Об авторе "русской геральдики"

Книга А. Б. Лакиера "Русская геральдика" появилась почти 150 лет тому назад. Уже в прошлом столетии она стала библиографической редкостью. Об этом писал в конце XIX в. П.П.Винклер (П. П. фон Винклер - автор чрезвычайно популярного в настоящее время справочного труда "Гербы городов, губерний, областей и посадов, внесенные в "Полное собрание законов Российской империи за 1649—1900 гг." (Спб., 1900)), называя ее "превосходным сочинением", "первой и блистательной попыткой истории русских гербов, о которых до того времени существовало совершенно неясное представление, а изучение их считалось положительно невозможным" (Винклер П.П. фон. Русская геральдика. Спб., 1892. Вып. 1. Предисловие. В качестве редкой книги "Русская геральдика" включена, напр., в каталог А. Бурцева. См.: Бурцев А. Г. Описание редких российских книг. Спб., 1897. №822, ч. 4). Оценку этой книги как "труда замечательного", "не утратившего своего значения доныне", можно встретить во многих справочных изданиях еще в начале нашего столетия. Собственно с этой книгой связывается в них имя Лакиера, который между тем написал, кроме "Русской геральдики", целый ряд работ замечательных в своем роде. Они мало известны сегодняшнему читателю так же, как и личность самого Лакиера.

Поскольку до сих пор "Русская геральдика" остается историографическим феноменом, автор ее заслуживает, чтобы читатель узнал о нем побольше, тем более что судьба этого человека неординарна.

Александр Борисович Лакиер (иногда его фамилия пишется как Лакьер) родился 16 мая 1824 г. в Таганроге. Отец его — коллежский советник Борис Львович Лакиер, вышедший в 1831 г. в отставку; мать — Екатерина Федоровна, урожденная Шауфус, дочь действительного статского советника (ЦГИА СССР, ф. 1343, оп. 24, д. 387, лл. 4 об. - 6 об., 32). А. Б. Лакиер поступил учиться в Московский университет на юридический факультет. Последующие его занятия свидетельствуют, что Лакиер отдавал предпочтение истории российского законодательства, преподавание которого во время его обучения на юридическом факультете велось профессором, доктором права Морошкиным и магистром права Кавелиным. Тем самым Кавелиным, ставшим известным историком права, который вскоре сделал подробнейший разбор магистерской диссертации Лакиера, опубликованной под заглавием "О вотчинах и поместьях" (Рецензия К. Д. Кавелина на книгу А. Б. Лакиера "О вотчинах и поместьях" (Спб., 1848) была напечатана в журнале "Современник" (1848. Т. 10, отд. III. С. 57-93)).

В 1845 г. А. Б. Лакиер окончил университет с золотой медалью кандидатом, которым предоставлялось право начать службу в местах высшего управления. Он и начал свою службу в Министерстве юстиции, приехав в Петербург в том же 1845 г.

Петр Александрович Плетнев (П. А. Плетнев - известный литератор, критик, издатель "Современника", ректор Спб. университета, друг Пушкина, Вяземского, Жуковского), с которым через несколько лет судьба связала молодого юриста родственными узами, отметил первую встречу с ним в сентябре этого года на даче у Ф. Ф. Корфа (с 1848 г. редактора "Русского инвалида"): "...Лакьер, кандидат Московского университета, родня жены барона" (Грот Я. К. Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. Спб., 1896. Т. 2. С. 559-560). Через два месяца знакомства с Лакиером Плетнев уже в восторге от него, о чем не преминул сообщить своему другу Я. К. Гроту: "Чудный юноша, — пишет он о Лакиере, — несмотря на бедность свою уже воспитьшающий бедняжку мальчика-французика". И еще: "Если с энтузиазмом молодости не пройдет в Лакьере все прекрасное, чем он теперь поражает нас, то какой чудный человек готовится в нем для общества" (Там же. С. 621-622, 637-638). На протяжении нескольких последующих лет Плетнев в письмах к Гроту много раз упоминает о Лакиере, который становится все ближе его дому и семье.

Начав служить в 3-м отделении Департамента Министерства юстиции с конца 1845 г. в должности коллежского секретаря (Список чинам Правительствующего Сената и Министерства юстиции. Спб., 1846. С. 104), Лакиер в следующем году - уже столоначальник в 4-м отделении, еще через год — начальник этого отделения, титулярный советник; в 1850 г. получил чин коллежского асессора (То же. Спб., 1847, 1848, 1849, 1850, 1851). По службе Лакиер продвигался быстро. "Для начала очень счастлив по службе у графа Панина", — писал о нем Плетнев В. А. Жуковскому в 1851 г. (Плетнев П. А. Сочинения и переписка. Спб., 1885. Т. 3. С. 691). Способствовало ли столь счастливому началу службы чье-либо покровительство? Возможно, ибо все тот же Плетнев упоминает в одном из писем о "всегдашнем доброжелателе" Лакиера сенаторе Пинском (Грот Я. К. Указ. соч. Т. 3. С. 531-532). (М. М. Карниолин-Пинский к началу службы Лакиера был поставлен во главе Департамента Министерства юстиции, в 1850 г. "назначается присутствовать в Сенате".) Под его руководством Лакиер начал службу в Министерстве юстиции, вероятно, он же способствовал назначению Лакиера через несколько лет на должность обер-секретаря Сената в тот же самый департамент, где пребывал сам, к тому же Карниолин-Пинский присутствовал в качестве посаженного отца на свадьбе Лакиера. Однако активная научная, общественная и литературная деятельность последнего, начавшаяся сразу же по прибытии в Петербург, позволяет отдать приоритет личным качествам и достоинствам молодого человека, в его годы резко отличающегося от своих сверстников.

Уже в 1846 г. заметки и рецензии на только что вышедшие книги публикуются Лакиером в "Отечественных записках" и Журнале Министерства народного просвещения, автором которого он являлся на протяжении многих лет. В 1847—1848 гг. число подобных публикаций возрастает в несколько раз, расширяется их тематика. Лакиер высказывает суждения не только по истории права и древнерусскому законодательству (См., напр., отклики А. Б. Лакиера на книгу А. П. Куницына "Историческое изображение древнего судопроизводства в России" (Спб., 1843. Журнал М-ва нар. просвещения (далее - ЖМНП). 1847. Ч. 54. № 5. Отд. VI С. 98-105 на книгу В.Линовского "Исследования начал уголовного права, изложенных в Уложении царя Алексея Михайловича" (Одесса, 1847 // ЖМНП. 1847. Ч. 56, № 11. Отд. VI. С. 138-145)), но и предпринимает многостраничные обзоры книг, сборников документов и журнальных публикаций общеисторического характера. Так, в Журнале Министерства народного просвещения помещены критические обзоры книг "Чтений" Общества истории и древностей российских за 1846—1849 гг. В них Лакиер предстает перед нами ревнителем русской старины, сторонником публикаций (извлеченных из всевозможных хранилищ) "разного рода памятников, определяющих быт наших предков и притом не в одном каком бы то ни было отношении, но не оставляя без внимания ни одной стороны жизни и деятельности народа" (Там же. 1848. Ч. 59, № 9. Отд. VI. С. 311). Приводя четкие аргументы, ратует за создание научных исторических обществ, и его призыв звучит так современно: "Только Ученое Общество может вполне и всесторонне удовлетворить истинному историческому направлению, которое теперь преобладает в нашем Отечестве и преобладает притом не произвольно, не вследствие убеждения того или другого Историка, не по какой-нибудь случайной причине, но вследствие внутреннего, в жизни самого народа заключающегося основания и глубокого сознания необходимости ближе знакомиться с тем, что передали и завещали нам наши предки" (Там же. С. 313).

Сам Александр Борисович очень скоро становится действительным членом созданного в Санкт-Петербурге в мае 1846 г. Археологическо-нумизматического общества. Основателями его являлись директор Эрмитажа Ф. А. Жиль и его помощник барон Б. В. Кене, известный нумизмат Я. Я. Рейхель, князья Ф. Г. Гагарин и С. В. Долгоруков, граф А. С. Уваров и другие вельможные лица, любители истории, а также ряд замечательных ученых, специалистов в области восточной и античной археологии, нумизматики и истории П. С. Савельев, А. А. Куник, Х. Д. Френ; впоследствии тематика занятий общества расширилась, и среди его членов видим таких ученых, как А. Н. Попов, И. И. Срезневский, М. П. Погодин, А. Д. Чертков и др. Лакиер, несмотря на определенные трудности вступления (действительные члены общества должны были платить по 12 руб. серебром в год; лицо, желающее получить звание действительного члена, обязано было представить письменное заявление президенту Общества, поддержанное двумя действительными членами; при выборах надо было набрать 2/3 голосов присутствующих действительных членов и т.д.), был принят в действительные члены Общества уже в 3-й прием — в первое полугодие 1848 г. (9 марта 1848 г. "...г-н Лакиер, кандидат Московского университета" (Зап. Археол. нумизмат. о-ва в Санктпетербурге. 1848. Т. 1, вып. 3. С. 279-280)). Через некоторое время Лакиер — уже член правления Общества: он входит в него как библиотекарь, хранитель музея да еще — исполняя обязанности казначея (Зап. Имп. археол. о-ва. 1853. Т. 5. С. 24-31, 131; Т. 6. С. 488). Дело в том, что буквально с первых дней существования в Общество стали поступать книги от его членов (в том числе и из-за границы), в виде пожертвований от разных лиц, а также приобретенные путем покупки (на издание трудов и покупку книг из государственного казначейства отпускалось ежегодно по 3 тыс. рублей серебром). К 1852 г. эти книги образовали библиотеку в 3500 томов. Начиная с 1850 г., как отмечал секретарь Общества А. Н. Попов, Лакиер "деятельно производил" составление каталога поступающих книг, и к 1853 г. библиотека была приведена им окончательно в порядок. Хуже дело обстояло с музеем, куда поступали произведения прикладного искусства, монеты, археологические находки. Лакиер, не являясь специалистом в этой области, квалифицированно не мог описать экспонаты и "приступить к разбору оного", о чем и сообщал на одном из заседаний (Там же. 1856. Т. 8. С. 16).

Книжные новинки, проходившие через руки Лакиера, в библиотеке Общества давали материал для рецензий и обзоров, тематика которых выходила зачастую за пределы непосредственных интересов Лакиера. Хотя следует отметить, что его ратования за изучение отечественной истории в полном объеме не были лишь словами, а скорее всего следствием его действительного переключения с правовой на историческую тематику. Об этом свидетельствуют первые работы молодого юриста, опубликованные в 1847 г.: "О российском государственном гербе" — в "Санкт-Петербургских ведомостях" (Санкт-Петербург. ведомости. 1847. № 142. Эта статья была перепечатана в "Журн. для чтения воспитанникам Военно-учеб. заведений" (1847. Т. 69. № 273)), "История титула государей России" в ЖМНП (ЖМНП. 1847. Ч. 5б, № 10. Отд. II. С. 81-108; № 11. Отд. II. С. 109-156), "Маскарады, игры и увеселения древних русских".

При всей описательности, свойственной этим первым работам Лакиера, при явной ошибочности, в частности, его суждений относительно времени появления княжеских и великокняжеских гербов, как, впрочем, ошибочности и в понимании самой сути герба, за который он принимал изображение на печатях и считал поэтому, например, что великий князь Василий I Дмитриевич имел два герба, а Василий II даже три, нельзя не отметить определенной привлекательности, характерной и для последующих его работ. Лакиеру было свойственно обращать внимание на вопросы, мало освещаемые в литературе или не освещенные вовсе, скрупулезно собирать фактический материал, хотя использовал он, как правило, опубликованные источники, в том числе и нормативные акты. Его любовь к русской истории и увлеченность ею, убежденность в необходимости разработки памятников отечественной старины подкупают искренностью так же, как и отсутствие даже тени сомнения в правильности и исторической обоснованности высказываемых им суждений. Тематика ранних его работ, обзоры исторических книг и периодики свидетельствуют, что он видел свое призвание в разработке, как бы мы сейчас сказали "белых пятен" отечественной истории.

Работа в Археологическом обществе, думается, самым существенным образом повлияла на тот круг занятий, который Лакиер для себя определил, ибо, судя по протоколам, уже на первых заседаниях поднимался вопрос о толковании изображения всадника, поражающего копьем дракона, заслушивались сообщения о литовских гербах (исходя из их изображений на монетах), о происхождении герба города Варшавы (См.: Зап. Археол. нумизмат. о-ва. Т. 1, вып. 1-2. С. 7; Вып. 3. С. 279 (сообщ. Б. В. Кене); Вып. 4. С. 399 (сообщ. Ф. А. Фоссберга). С. 403) и т.д. (Герольдмейстер Д. Н. Замятнин одним из первых был принят в действительные члены общества.)

Одновременно со службой в Министерстве юстиции и литературно-научными занятиями Лакиер готовился к получению степени магистра. Он выбрал для диссертационной работы очень сложную (это отмечали все его рецензенты) историко-правовую тему и в 1848 г. в возрасте 23 лет защитил ее на юридическом факультете Московского университета. В том же 1848 г. диссертация под названием "О вотчинах и поместьях" была опубликована отдельной книгой. О бесспорной талантливости Лакиера свидетельствует тот факт, что его имя как получившего степень магистра находилось в ряду известнейших в отечественной науке имен. В списке лиц, возведенных в степень магистра со времени введения нового устава Московского университета, т.е. с 1836 г., до его столетнего юбилея в 1855 г. (См. об этом: Шевырев С. П. История имп. Московского университета... М., 1855. С. 562 и далее), по историко-филологическому факультету — это О. Бодянский (1838), впоследствии одновременно с Лакиером удостоенный Демидовской премии за работу "О времени происхождения славянских письмен", Ф. Буслаев (1848), по юридическому факультету — Александр Попов (1843), К. Кавелин (1843), Н. Калачов (1847), С. Пахман (1851).

Получение магистерской степени не могло не повлиять самым положительным образом на отношение к нему той ученой среды, в которой Лакиер вращался в Петербурге, и в частности Плетнева, в доме которого он, судя по переписке ректора университета, становится настолько своим, что его можно даже отправлять с поручениями. В то же время магистерская степень явно влияла на его "счастливую службу у графа Панина". Министр юстиции граф В. Н. Панин, назначенный на эту должность незадолго до поступления в Министерство юстиции на службу Лакиера, был образованным человеком, увлекался литературой, историей. Он являлся членом Русского географического общества, состоял в почетных членах исторических обществ, в том числе и вышеупомянутого Археологического. Граф особенно заботился о пополнении своего ведомства лицами, отличающимися своими способностями и своим образованием, заменяя ими старшее поколение сотрудников, не имеющих высшего образования. Особыми привилегиями пользовались лица с юридическим образованием. К таким относился и Лакиер.

Справедливости ради отметим, что отзывы на работу "О вотчинах и поместьях" были далеко не блестящими. Критики признавали, что предъявленное Лакиером на получение степени магистра "рассуждение совершенно удовлетворительно, представляя очевидные доказательства начитанности автора, знакомства с источниками, трудолюбия и обширных исторических знаний" (Погодин М. П. Рец. на соч. А. Лакиера "О вотчинах и поместьях" // Москвитянин. 1848. № 6. С. 86). Однако основное свое внимание они сосредоточили на недостатках книги, ошибочности исходных позиций автора. Известный историк М. П. Погодин не соглашался с Лакиером по структуре работы, по ряду концептуальных, как бы мы сейчас определили, моментов (по вопросу о времени возникновения на Руси частной собственности на землю, появления поместий, сущности поместья и вотчины и т.д., а также видел ошибки в трактовке фактического материала, в частности летописного). В то же время знаменитый ученый акцентировал внимание читателя и на конкретных позитивных качествах работы. По его мнению, часть второй главы о церковном праве на землю "дельна и удовлетворительна", "раздача, управление, обязанности поместий исследованы и обозрены очень хорошо" (Там же. С. 88). Он даже противопоставил мнение Лакиера о черных землях суждению проф. Соловьева, явно одобряя первого. Несмотря на раздражающие Погодина "новации" молодого исследователя, он счел необходимым заключить свою рецензию доброжелательным напутствием: "Г. Лакиер очень трудолюбив, как видно; если он столько же самолюбив, и будет настаивать на своих положениях, то пользы для науки выйдет немного; но если он, отложа самолюбие в сторону, решится переделать свое рассуждение, разместить иначе богатые запасы, им собранные, воспользовавшись всеми замечаниями, то подарит нашу историческую литературу прекрасной монографией..." (Там же. С. 95-96).

Совершенно другой настрой имелся в критических высказываниях "Отечественных записок" и "Современника". Лакиера упрекали в механическом переносе норм римского права собственности, которые автор считал общими для истории каждого

народа, на отечественное право собственности, что, по мнению рецензента, обусловило "неверные взгляды на предмет исследования" (Отеч. зап. 1848. Т. 59, № 8. С. 60), т.е. на развитие форм собственности на землю в России с древнейших времен. Кавелина не удовлетворил подход Лакиера к теме. Он считал, что факты, касающиеся вотчинного и поместного землевладения, собраны автором далеко не полностью; теоретическая сторона вопроса, т.е. происхождение вотчинного и поместного права, значение вотчин и поместий в русской жизни в целом, их постепенная трансформация, причины этой трансформации, обусловленные спецификой русской действительности, и т.д., по мнению Кавелина, также оставляет желать лучшего. Рецензент подчеркивал необоснованность отправного тезиса Лакиера об отсутствии частной собственности на землю в древней Руси: "По мнению автора, - писал Кавелин, — вся земля в России была собственностью князей и царей, которые раздавали ее во временное владение своим приближенным, родственникам и подданным. Это мнение не выдерживает даже самой слабой критики" (Современник. 1848. Т. 10. С. 63). Он приводит многочисленные примеры непоследовательности диссертанта в выводах, "нетвердости воззрений" на, казалось бы, безусловные факты и правовые установления, поверхностного рассмотрения ряда самых существенных для исследования в целом вопросов. Словом, в значительном по объему и тщательном по исполнению отзыве К. Д. Кавелина не было снисходительности к молодости автора в противоположность погодинской рецензии. Он предъявлял требования к работе Лакиера как к научному исследованию на актуальную тему по русской историко-правовой проблематике, которое его не удовлетворило в принципе.

Трудно сказать, насколько повлияли отрицательные характеристики первого большого научного труда Лакиера на его дальнейшую исследовательскую деятельность. Он продолжает активно печататься в периодических изданиях, рецензируя работы по русской истории и праву. Кстати, в том же 1848 г. на страницах ЖМНП появился и отклик Лакиера на труд архимандрита Макария, посвященный истории русской церкви "в период дотатарский" (ЖМНП. 1848. Ч. 57, № 2. Отд. VI. С. 85-96), незнание которого инкриминировалось Лакиеру одним из рецензентов.

Журнал Министерства народного просвещения - не единственное место публикаций Лакиера, хотя, судя по количеству помещенных здесь отзывов на выходящие работы, написанные им, а также по исключительно доброжелательным откликам на работы самого Лакиера, в том числе и на "Русскую геральдику", связи с этим журналом были исключительно тесные. В 1850 г. здесь была напечатана его работа "О службе в России до времен Петра Великого" (ЖМНП. 1850. Ч. 65, отд. II. С. 203-226; Ч. 66, отд. II. С. 1-45). Она интересна тем, что, несмотря на неоднократные отсылки к работе "О вотчинах и поместьях", автор не следует безоговорочно всем высказанным в ней и подвергнутым критике положениям. Он пересмотрел, например, вопрос о времени появления частной собственности на землю в древней Руси, уделил внимание общине, резче сформулировал свою позицию в отношении поместья, подчеркнув, например, отличие поместья от кормлений, зафиксировав более четкую хронологию существования этого института в Русском государстве, и т.д. Интересная публикация Лакиера появилась в 1850 г. в Санктпетербургских ведомостях под заголовком "О кабалах и кабальных книгах" (Санктпетербур. ведомости. 1850. № 86). Это сообщение об имеющемся у автора редком рукописном памятнике — Крепостной книге XVI в., составленной в Новгороде. Через пять лет Лакиер предоставил ее для публикации в "Архиве историко-юридических сведений" (Акты, записанные в крепостной книге XVI в. // Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Николаем Калачовым. М., 1855. Кн. 2, половина 1. Отд. II. С. 9-70) Н. Калачову, который, публикуя ее, написал большое предисловие. В газетной же статье, насколько позволял объем, Лакиер познакомил широкого читателя с понятием "кабала" как разновидностью актов, отметив, что кроме служилых кабал в книге помещены акты, которые нельзя назвать собственно кабалами, хотя ими как крепостями и утверждаются права на людей за теми лицами, в пользу которых они были составлены в свое время (грамоты полные, докладные, рядные, данные, правые и т.д.). Определяя происхождение книги, Лакиер установил, что в ней перечислены и подробно описаны акты, которые были представлены разными лицами Новгородской земли для записи их вследствие указа 1597 г. Калачов, характеризуя впоследствии эту книгу, подчеркивал, что значение ее состоит в следующем: предшествуя собственно кабальным книгам, она занимает "середину между ними и теми крепостями, которые составлялись частно или официально до 1597 года". Калачов особенно акцентировал внимание на том факте, что за неимением подлинников, таких, например актов, как докладные и полные грамоты, книгой можно пользоваться не только для изучения содержания последних, но что особенно важно — для изучения их формы. Дипломатические особенности помещенных в книге актов Лакиера не интересовали. Он сосредоточил свое внимание на эволюции кабалы как правового документа (по содержанию), не оценив в полной мере исторической значимости рукописи.

К указанному времени относятся сведения о привлечении Лакиера к работе в только что созданном учено-литературном журнале "Северное обозрение" (Н. П.Барсуков сообщает о письме В. В. Григорьева к Погодину, в котором говорится об этом (Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Спб., 1896. Кн. 10. С. 415)). Душой этого журнала был В. В. Григорьев, привлекший к сотрудничеству в журнале А. Н. Попова ("Из петербургских москвичей, — писал он Погодину, — нам усерднее всех помогает А. Н. Попов"), П. С. Савельева, И. И. Срезневского. Все они состояли и деятельно сотрудничали в Археологическом обществе вместе с А. Б. Лакиером. Журнал, целью которого было, по убеждению издателей (с ними полностью солидаризировались Погодин, Шевырев и др.), "по мере сил и средств содействовать к отысканию, изучению и разработке своего отечественного, как скоро оно благое и полезное, и с любовью и упованием следить за самобытным развитием русской науки и русской исторической жизни" (Сев. обозрение. 1849. Т. 2, вып. 4. С. II), по своему духу не мог не импонировать Лакиеру. Однако "Северное обозрение", выйдя в нескольких книжках, в 1850 г. прекратил свое существование, и Лакиер, возможно, не успел в нем напечататься. Впрочем, в журнале опубликовано несколько работ (рецензий) без подписи, по стилю напоминающих Лакиеровы.

Лакиер, подобно другим членам Археологического общества, наконец, выступил на одном из его заседаний с докладом. 8 ноября 1849 г. Общество слушало читанную в извлечении статью А. Б. Лакиера: "О наградах за службу в России до времен Петра Великого". По докладу возникли споры "между некоторыми членами и автором". Они касались в основном вопроса о награждении гривнами. Спор не повлиял на решение поместить статью в Записках, издаваемых Археологическим обществом. Под несколько измененным заголовком — "О знаках отличия за службу в России до времен Петра Великого" статья напечатана во 2-м томе Записок (Зап. Археол. нумизмат, о-ва в Санктпетербурге. 1850. Т. 2. С. 98-125).

Хотя до Лакиера были высказаны некоторые суждения по поводу наград в древней Руси, а именно Карамзин, Шодуар считали, что за воинскую службу и другие заслуги князья и цари награждали отличившихся жалованными им русскими и иностранными золотыми монетами, Лакиер развил эту мысль, приведя в доказательство сообщения ряда источников, не упомянутых названными авторами. Он выстроил систему знаков отличия, наград, начинавшихся, по его мнению, с шейной гривны, цепи, к которой затем привешивались "металлические деньги" (из драгоценных металлов) различного достоинства — прообраз позднейшего ордена. Несмотря на ряд заблуждений Лакиера, считавшего, например, первые русские монеты — златники и сребреники — медалями, выбитыми для торжественных случаев и раздававшимися в награду, его труд долгое время оставался единственным, посвященным специально институту наград в Древней Руси, и только с опубликованием в 1961 г. большой работы И. Г. Спасского "Золотые" - воинские награды в допетровской Руси" - был признан "безнадежно устаревшим для нашего времени" (Tp. Гос. Эрмитажа. 1961. Т. 4. С. 92).

В личной жизни А. Б. Лакиера в этот период произошли существенные изменения: осенью 1850 г. он был помолвлен, а 7 января 1851 г. вступил в брак с дочерью П. А. Плетнева, Ольгой. Об этом событии, даже с некоторыми подробностями, мы узнаем из писем Плетнева многим его друзьям и знакомым. Например, В. А. Жуковскому он сообщает: "дочь мою... я выдал замуж за Лакиера, молодого человека с хорошим образованием, с хорошими правилами" (Плетнев П. А. Указ. соч. Т. 3. С. 691), П. А. Вяземского в письме, написанном в день свадьбы, благодарит за согласие "благословить на новую жизнь" его милую дочь (П. А. Вяземский как посаженный отец должен был присутствовать на свадьбе, но заболел) и за подарок, который так дорог невесте, "что она не расстанется с ним целую жизнь" (Там же. С. 405). С Я. К. Гротом, брат которого К. К. Грот присутствовал в качестве шафера на свадьбе Ольги, Плетнев более откровенен. Он пишет ему о том, что свадьба была самая тихая и самая скромная. "Кроме должностных лиц, т.е. посаженных и шаферов, никого мы и не приглашали, — подчеркивает Плетнев, - к чему наиболее побудила нас слишком чувствительная необширность квартиры молодых" (Грот Я. К. Указ. соч. Т. 3. С. 531-532).

При всех самых лестных отзывах о Лакиере в письмах Плетнева все-таки можно уловить налет снисходительности, если не сказать некоторого высокомерия по отношению к молодому человеку. Перечисляя, например, всех поименно, кто присутствовал на свадьбе, Плетнев как-то вскользь упоминает о шаферах жениха: "Его брат и лицеист Рахманинов" (Это были молодые юристы, коллеги А. Б. Лакиера по Министерству юстиции. Вильгельм Борисович Лакиер окончил Московский университет в 1849 г., с 1850 г. работал сначала в консультации Министерства, затем в Сенате. С 1856 г. В. Б. Лакиер занимал скромную должность в Комиссии прошений, приносимых на имя царя, состояв, однако, в придворном штате. "Лицеист Рахманинов" - это Николай Григорьевич Рахманинов, выпускник имп. Александровского лицея. К моменту свадьбы Лакиера он — столоначальник соседнего отделения Департамента Министерства юстиции. - См.: Адрес-Календарь: Общая роспись всех чиновных особ в государстве, на... [1856, 1857, 1858-1859 гг.] Спб); неоднократно подчеркивает, что Лакиер с Ольгой проживают в ее комнатах на даче вместе с ними и т.д. (Сам Плетнев незадолго перед свадьбой дочери женился вторично, и его молодая жена, урожд. кн. Щетинина, лишь на 4-5 лет была старше падчерицы.)

Возможно, этот тон объясняется недостаточностью материальной обеспеченности Лакиера. Однако более вероятное объяснение напрашивается после знакомства с богатой перепиской Плетнева, которая воссоздает картину поистине безграничной отцовской любви, следствием чего и могло явиться такое естественное чувство родительской ревности к мужу единственной дочери. По этим письмам Ольга Петровна Лакиер (Плетнева) предстает перед нами человеком необыкновенным. Это ей, только что родившейся, передает поклон в письме ее отцу А. С. Пушкин; через некоторое время, утешая опечаленного смертью друзей Плетнева, он пишет: "Дочь у тебя будет расти, вырастет невестой. Мы будем старые хрычи, жены наши старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать, а нам то и любо" (Плетнев П. А. Указ. соч. Т. 3. С. 356, 376). До старости не удалось дожить ни Пушкину, ни жене Плетнева, матери Ольги. С. А. Плетнева (урожд. Раевская) умерла в 1839 г., когда девочке было 9 лет. До 18 лет она воспитывалась в доме А. О. Ишимовой, друга Плетнева, автора известной книги для детей по истории России. Ольга увлекалась историей и ботаникой, обучалась рисованию и музыке. С какой гордостью пишет о ней Плетнев Гроту (кстати, нет почти ни одного письма Плетнева к его другу, в котором бы не упоминалось имя дочери, не сообщалась бы какая-то деталь ее жизни) : Оля "всему бы желала учиться", или "возил Олю к Виельгорским - Оля понравилась всем" (Грот Я. К. Указ. соч. Т. 3. С. 17, 32)! Полны счастья его письма летом 1852 г., когда его молодая жена и дочь ждали первенцев. Обе семьи жили вместе на даче, где, по-видимому, царили любовь и согласие. По крайней мере, именно так представляет себе обстановку в доме Плетнева графиня Евд. Ростопчина. 8 августа 1852 г. она, передавая приветы жене и дочери Петра Александровича, пишет: "...все вы, радушные, избранные обитатели умственной и сердечной сферы, где вам живется тепло и светло, несмотря на мрак и холод окружающего вас света..." (Там же. С. 766-767)

В августе у Плетнева родился сын Александр, осенью он ожидал рождения внука или внучки, и вместе с Лакиером они хлопотали в поисках новой, большей, квартиры для молодых супругов. 10 октября 1852 г. у Лакиеров родился сын Петр Александрович, тезка деда, а через четыре дня Ольга умерла.

Горе Плетнева, а также, конечно, и Лакиера было безмерно. Трогательное соболезнование прислал из Дрездена кн. Вяземский, в котором подчеркнул: "Вы легко поймете, что умею сочувствовать знакомой мне скорби" (Плетнев П. А. Указ. соч. Т. 3. С. 406). Ответ Плетнева нельзя читать без волнения. Описывая последние месяцы жизни дочери и ее смерть, потрясенный отец заключает: "До сих пор я ни о чем думать не могу, кроме невозвратимой потери моей, унесшей с собой все радости стольких лет. Вам известно, что в моем быту дочь составляла весь мой мир" (Там же. С. 410). Еще пронзительнее выражает Плетнев свое горе в письмах к Я. К. Гроту, который не только глубоко сочувствует безутешному отцу, но помнит и о несчастном муже Ольги: "Как перенес его (несчастье. — Н. С.) бедный Лакиер? Потрудись и ему передать мое душевное участие в его печали" (Грот Я. К. Указ. соч. Т. 3. С. 610-611).

Без сомнения, смерть любимой жены, с которой он прожил менее двух лет, явилась печальной вехой в жизни А. Б. Лакиера. Однако не заметно, чтобы его научно-литературная продукция уменьшилась. Он по-прежнему сотрудничает в ЖМНП, в 1852—1853 гг. здесь напечатаны внушительные рецензии Лакиера на такие издания, как: "Дворцовые разряды", "История российских гражданских законов" (проф. К. Неволина), "Записки Одесского общества истории и древностей", "Памятники дипломатических сношений России с державами иностранными" (на вышедшие тома) и др.

Археологическое общество издало в 5-м томе "Записок" новую работу Лакиера "История подделки монет в России до времен Петра Великого" (3ап. Имп. археол. о-ва. 1853. Т. 5. С. 248-281). Лакиер не столь категоричен в своих заключениях по вопросу о металлических деньгах, якобы широко

чеканенных на Руси еще до XIV в., как И. Д. Беляев, чья работа "Били ли на Руси монету до XIV столетия?" опубликована в том же выпуске. Он считал, что "в сношениях с народами чуждыми... обращались деньги металлические, а в оборотах внутренних и местных — меха" (Там же. С. 253). И хоть фактов о наказаниях фальшивомонетчиков вплоть до XV в. в его распоряжении не имеется, Лакиер, подобно Беляеву, убежден, что без монетной чеканки Древняя Русь никак обходиться не могла, а особенно не могла обходиться (монетная чеканка) без надзора и "ведения правительства". Лакиером собрано порядочно фактов, свидетельствующих о надзоре за монетным делом, но они относятся преимущественно к XVI—XVII вв., относительно же древнерусского чекана конца XIV—XV в. он не может сказать ничего нового, оперирует в основном сведениями, почерпнутыми из Карамзина. Без сомнения, с полным основанием критик писал по поводу его статьи следующее: "Так как до сих пор нет никакой истории введения и обращения в древней России денег, а есть такая разноголосица по этому предмету, что в ней потеряется любое трудолюбие, то и любая история подделки монет, как бы ни была добросовестно написана, будет совершенно непонятна, не представит ничего верного, положительного и ограничится только рассуждениями, выведенными из умозрения, а не из фактов" (Отеч. зап. 1855. Т. 98, отд. 4. С. 93).

Больший интерес, на наш взгляд, представляют те работы Лакиера, где он выступает не как нумизмат, а как юрист. К ним относится, например, большая статья "Общие основания системы договоров и обязательств по началам русского законодательства" (Сын Отечества. 1852. Кн. 4-6). Это одна из первых по времени отечественных работ, посвященная изучению системы договоров и обязательств. Автор излагает "теоретические начала" гражданских сделок (основываясь на римском праве), знакомит читателя с некоторыми юридическими понятиями ("обязательство", "правоспособность", "свободное согласие" и т.д.). Широко используя, как обычно он делал в своих работах, публикации отечественных юридических памятников, он вводит почерпнутые из них сведения о форме сделок, способе скрепления акта, утверждающего сделку, и проч. в контекст общих понятий о праве договоров. Лакиер использовал в данной статье материалы из его публикации о кабальных книгах, дополнив их сведениями о форме актов, процедуре их создания, классификации и эволюции на протяжении нескольких столетий. Рассуждая о юридической значимости акта, он акцентирует внимание на печатях князей и лиц духовного звания. Этот материал вошел впоследствии в книгу "Русская геральдика".

Перу Лакиера принадлежит небольшая книжечка, по тематике отличающаяся от его научных занятий, однако по своему настрою соответствующая его патриотическим воззрениям. Это — "Обзор сношений между Англиею и Россиею в XVI-XVII столетиях" (Авторство А. Б. Лакиера установлено по кн.: Иконников B. C. Опыт русской историографии. Киев, 1892. Т. 1, кн. 2. С. 1486). Книга не имеет автора так же, как и отклики на нее в журналах "Современник" и "Отечественные записки". Написание книги, как отмечает один из рецензентов, порождено "современными событиями", а именно Крымской войной 1853-1856 гг. По мнению автора, использовавшего для написания "антианглийского" произведения русские и английские источники, для политики Англии по отношению к России всегда был свойственен меркантилизм, Англия всегда "оказывала предпочтение торговым интересам пред делами государственными". "И этот факт, — пишет автор, — резко обозначился в теперешнюю войну, которая, несмотря на все прикрытия настоящей цели ее ведения охранением равновесия Европы от какого-то воображаемого нарушения, ведется только по купеческому расчету..." (Лакиер А. Б. Обзор сношений между Англиею и Россиею в XVI и XVII столетиях. Спб., 1854. С. 2) Постоянно проводя параллели, Лакиер с негодованием пишет: "Как теперь, так и тогда англичане считали дозволенными всякие средства, лишь бы ослабить Россию, вовлечь ее в войны и сделать берега наши недоступными для кораблей других народов, одним завладеть всею торговлею" (Там же. С. 33). Материал в "любопытной книжечке" изложен был доступно, эмоционально. В сердцах рецензентов нашло отклик беспокойство автора по поводу претензий "самолюбивых сынов Альбиона на то, чтобы, овладев нашею внутреннею торговлею, предоставить себе монополию сбыта произведений нашей почвы за границею, равно как выделки из сырых материалов продуктов роскоши, которые мы же и купим за огромную цену"; они солидаризировались с автором, выражавшим чувства русского человека: "Мы теперь думаем так же, как мыслили некогда Щелкалов и бояре Алексея Михайловича.., лишив его (врага) барыша, на который он так усердно рассчитывает" (Там же. С. 66). Поэтому рецензенты высказывали уверенность, что "книжечка... прочтется всеми, кого интересует этот вопрос. А кого же он не интересует теперь?" (Современник. 1855. Т. 49. Библиогр. С. 38)

В конце декабря 1854 г. ученый секретарь Археологического общества А. Н. Попов представил участникам заседания "оконченный печатанием" 7-й том "Записок", в котором было опубликовано "сочинение" действительного члена Общества А. Б. Лакиера "Русская геральдика" (Зап. Имп. археол. о-ва. 1856. Т. 8. С. 139). В следующем году "Русская геральдика" издана отдельной книгой в двух томах (книгах) (Лакиер А. Русская геральдика. Спб., 1855).

Так как сегодняшний читатель, благодаря настоящему переизданию, имеет возможность познакомиться с этой книгой, представляющей собой библиографическую редкость, оставим в стороне описание ее структуры и изложение содержания. Интерес представляют обстоятельства, связанные с появлением "Русской геральдики", и оценочные характеристики содержащегося в ней материала. Трудно определить, насколько сенсационным явился выпуск этой книги. Во всяком случае, выход ее отмечен в том же году не менее чем пятью рецензиями. Откликнулись не только столичные журналы, такие, как "Отечественные записки", "Современник", ЖМНП, но и провинциальные издания.

Главные моменты, привлекшие внимание критиков к книге, - это редкость проблематики для отечественной исторической литературы ("Первый опыт полной русской геральдики" - так отозвался о книге Лакиера С. Пахман (Казан. губ. ведомости. 1855. № 6); "ученому исследованию... (геральдики. - Н. С.) автор полагает первые, но твердые начала", - вторит ему рецензент из "Отечественных записок" (1855. Т. 98. Отд. IV. С. 79). Действительно, труду Лакиера предшествовали лишь несколько геральдических работ. Это: "Начертание гербоведения". Перев. с нем. Г.Мальгин. Спб., 1805; "Избранные эмблемы и символы..." Спб.: Изд. Максимович-Амбодик, 1811; "Общий гербовник дворянских родов Всероссийской империи". Т. 1-10; несколько газетный статей о государственном, а также московском гербе И. Снегирева и др. авторов; уже упоминавшиеся небольшие статьи о литовских гербах. Замышлялась, правда, серия статей о русских гербах и печатях И. П. Сахарова. (См.: Сахаров И. П. Записки о русских гербах. Спб., 1856. I. Московский герб.)), историческая значимость вводимого Лакиером в научной оборот материала, касающегося прежде всего русских печатей, которые так же, как и гербы, были обойдены вниманием отечественных ученых (А. Н. Попов, например, писал: "Нет никакого сомнения, что исследование печатей Русских весьма важно для Отечественной Археологии, вовсе независимо от того, послужили ли они основанием для наших гербов или нет. ...Лакиер собрал довольно полные сведения о наших древних печатях, приложил много рисунков с печатей, новых, доселе бывших неизвестными, и изложил стройно и в систематическом порядке исследование о них, которое составляет у нас первый опыт Русской Сфрагистики" (ЖМНП. Спб., 1855. Ч. 85, № 2. Отд. VI. С. 66-67)), эрудированность (Лакиер использовал при написании своей книги литературу на латинском, французском, немецком, польском и др. языках) и удивительное трудолюбие автора, его убежденность в необходимости изучения игнорировавшегося исследователями источника по русской истории — гербов. Ценность книги видели критики и в том, что она "пролагает путь для новых исследователей, которым, конечно, после его труда уже легче будет дополнять его и совершенствовать" (Там же. С. 71).

В хоре общих похвал редкой тематике книги прозвучал и определенный скепсис, особенно явный в рецензии, опубликованной в "Современнике". Рецензия принадлежала перу Н. Г. Чернышевского, направившего огонь своей критики на дворянские гербы, которые он считал предметом, не заслуживающим внимания.

Однако мнение научной общественности складывалось явно в пользу не обычной для отечественной историографии книги. В 1856 г. автор "Русской геральдики" стал лауреатом почетнейшей Демидовской премии. Присуждение премий, учрежденных горнозаводчиком П. Н. Демидовым, предоставлялось Академии наук "как первому ученому сословию в государстве" (Мезенин Н. А. Лауреаты Демидовских премий Петербургской Академии наук. Л., 1987. С. 8). Они были "универсальными" наградами, т.е. присуждались по разным отраслям знаний. По Положению о премиях в конкурсе могли участвовать оригинальные сочинения, напечатанные на русском языке, или иностранные, имеющие отношение к России. Полные Демидовские премии составляли 5000 рублей ассигнациями (1428 р. сер.). Однако практиковались и половинные премии - 2500 рублей (714 р. сер.). Демидовскими премиями (половинными и полными) отмечены выдающиеся ученые XIX в., некоторые по два-три раза. Из лауреатов, представивших исторические работы, можно назвать М. П. Погодина, И. Д. Беляева, К. А. Неволина, Б. Н. Чичерина, М. С. Куторгу, Н. Я. Бичурина, И. Е. Забелина, П. П. Пекарского, А. Д. Черткова и др. И по другим отраслям знаний лауреаты Демидовских премий своими трудами знаменовали высшие достижения в науках: Н. И. Пирогов - в медицине, И. М. Сеченов — в физиологии, Д. И. Менделеев — в химии и т.д. "Книги лауреатов Демидовских премий оказывали важное воздействие на общество и привлекали внимание не только узких специалистов, но и широкие читательские круги" (Там же. С. 181).

Думается, что включение "Русской геральдики" в когорту премированных трудов может говорить само за себя. Присуждение Демидовских премий началось с 1832 г., и первым лауреатом стал профессор русской истории Петербургского университета, получивший, правда, половинную премию (дважды), Н. Г. Устрялов. В 1856 г. академик Устрялов дал развернутую и очень лестную характеристику работы Лакиера, взгляды которого были очень близки воззрениям на историю самого Устрялова, одного из представителей официальной дворянской историографии. Заключая свой отзыв, представленный в Демидовскую комиссию, Устрялов написал: "Я полагаю, что "Русская геральдика" А. Лакиера, по новости и основательности изложеная и как единственное в своем роде сочинение, заслуживает полной Демидовской премии" (Устрялов Н. Г. Разбор сочинения г. Лакиера "Русская геральдика" // Двадцать пятое присуждение учрежденных П. Н. Демидовым наград. Спб., 1856. С. 99). Так как "к присуждению полных премий Академия на этот раз не нашла побудительных причин" (Там же. С. 6), Лакиер, так же как и другие лауреаты, получил половинную премию. Ему пришлось выдержать значительную конкуренцию: на конкурс было представлено 25 работ (14 по гуманитарным наукам), а "премиями награждено 9 сочинений" (5 гуманитарных работ).

Рецензенты предугадали судьбу книги "Русская геральдика". Действительно, ни один из позднейших исследователей гербов и печатей вплоть до настоящего времени не обходится без использования материала, впервые собранного и обобщенного Лакиером. Некоторые исследователи даже не дают себе труда проверить, на чем основываются те или иные суждения автора, насколько они соответствуют реальностям исторического процесса, — столь велика вера в добросовестность автора и столь гипнотичен общий стиль работы, вобравший поистине энциклопедические познания ее создателя.

Тем не менее в результате упрочения позиций научного понимания исторического процесса в целом, а также дальнейшего творческого развития вспомогательных исторических дисциплин — сфрагистики и геральдики (выделения их из "Археологии"), что нашло отражение как в отечественной, так и в зарубежной историографии, необходим критический подход к книге, являющейся продуктом своего времени.

Остановимся лишь на некоторых концептуальных воззрениях автора. Дворянско-охранительное направление, занимающее привилегированное положение в официальном историческом исследовании XIX в., сыграло существенную роль в формировании общего направления геральдического исследования А. Б. Лакиера. Рассуждая о гербах как знаках отличия, автор в определении герба исходит из ассоциации герба и дворянства: "Гербы суть знаки отличия дворянских родов" (Лакиер А. Б. Русская геральдика. С. 6), вместо того, чтобы беспристрастно проанализировать этот знак и дать безотносительную к принадлежности герба формулировку, вскрывающую его суть, функциональную однозначность независимо от территориальной характеристики.

В рецензии на работу Лакиера Н. Г. Чернышевский отмечал, что автор преследовал цель создать практическое руководство "для составления гербов тем лицам, которые вновь приобретают дворянство или, принадлежа к старинному дворянству, еще не имеют гербов" (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. М., 1949. Т. 2. С. 652). Действительно, значительное место в труде Лакиера отводится так называемой теоретической геральдике - правилам составления герба. Ратуя за отечественную геральдику, автор тем не менее не может не признать, что форма герба заимствована Россией из Западной Европы, и, излагая теорию геральдики, он перечисляет все те правила, из которых складывалось геральдическое искусство на протяжении ряда столетий в странах Западной Европы, таким образом, именно эти правила рекомендуя использовать в русской геральдической практике. Не случайно в одной из рецензий на работу Лакиера подчеркивалось, что хотя до него не было даже попыток "ученым образом" разрешить данный вопрос, однако "многим желалось бы свой герб внести в науку русской геральдики. При таком положении дела труд г. Лакиера не может не заслуживать особенного внимания" (Попов А. Н. Указ. соч. С. 63-64). Другая рецензия, также отмечающая практическое значение "Русской геральдики" ввиду официально продолжающегося процесса герботворчества в Российской Империи, заканчивается словами: "Оно (сочинение Лакиера. — Н.С.) должно быть особенно близко сердцу каждого русского дворянина, сознающего высокую важность своего звания" (Пахман С. Несколько слов о новом сочинении по части русского гербоведения // Казан. губ. Ведомости).

В общем контексте городская геральдика занимает весьма скромное место. Отношение к истории русского города, базирующееся на утвердившемся к этому времени мнении о неорганичности городского развития России (кстати, эта теория сохраняется и в современной буржуазной историографии), по-видимому, может объяснить диспропорцию, которая наблюдается у Лакиера при изложении им материала по дворянской и городской геральдике: детальный разбор дворянских гербов и печатей противостоит краткому обзору в одной главе самых общих сведений о российских городских гербах. Автор ограничивается констатацией факта их существования в Российской Империи, не придавая им значения института и не ставя процесс их возникновения и эволюции в связь с историческим развитием государства.

Еще один аспект официального направления в русской историографии середины XIX в. — подчеркивание самобытности исторического пути России, исконности существования прежде всего такого института, как самодержавная власть государя, а также многих других, — нашел отражение у Лакиера в виде концепции древнего происхождения русских гербов, неразрывной связи древних печатей и появившихся впоследствии гербов. Против этого утверждения выступили ряд рецензентов книги "Русская геральдика". А. Н. Попов писал: "Что касается древних печатей наших, мы не можем не заметить, что между ними и гербами нашими нет никакой исторической связи. Сфрагистика наша — весьма любопытная часть Археологии русской, однакож, вовсе не послужила основанием для нашей геральдики" (Попов А. Н. Указ. соч. С. 70). Сомневался в преемственности древних грузинских эмблем и последующих гербов также М. И. Броссе (Броссе М. И. Несколько замечаний на книгу г. Лакиера "Русская геральдика" // Двадцать пятое присуждение... С. 103-105).

Стремление автора во что бы то ни стало обнаружить в древней русской жизни "начала и основания" ряда гербов увело его от окончательного и всестороннего понятия "герб", не позволило дать объективную оценку гербу, как таковому, и с этих позиций рассматривать эволюцию института герба в Русском государстве. Лакиер считал, что основные признаки герба, отличающие его от прочих символических изображений, заключаются в следующих положениях: 1) чтобы составление герба было подчинено строгим правилам науки, утверждено практикой и давностью употребления, 2) чтобы герб, правильно составленный, правильно переходил по наследству по прямой нисходящей линии (Лакиер A. Б. Русская геральдика. С. 32). Во-первых, как видим, в данном определении герба — снова тенденциозность, имеется в виду дворянский герб. Во-вторых, настораживает нарочитость отсутствия в подобной трактовке понятия "герб" правового момента, а именно утверждение (возможно, лишь фиксация) герба верховной властью, что давало его владельцу (будь то индивид, территория и пр.) определенные привилегии. Признание этого аспекта в понимании герба означало бы, что гербы в России — явление позднее. В последующих работах по отечественной геральдике понятие герба раскрывается более детально, выявляется его правовая функция (П. П. Винклер, Ю. В. Арсеньев, ряд других дореволюционных и советских исследователей геральдики всесторонне определяют герб как особый знак, правовой в своей основе. См.: Соболева Н. А. Российская городская и областная геральдика XVIII-XIX вв. М., 1981. С. 9-15).

Общая историческая концепция труда Лакиера не могла не повлиять на методику его работы в том плане, что сбор фактов в доказательство основной авторской идеи ("мысль, что не может быть самостоятельной науки о наших гербах и печатях, — ложная в основании и последствиях" (Лакиер А. Б. Русская геральдика. С. 5)) заслонил источниковедческий анализ изображений, гербовых эмблем. Сейчас с большой долей уверенности можно утверждать, что основу этого анализа составляет восприятие герба адекватно символу. Материалистическое понимание символа, в основе которого лежит определение последнего как отражения, функции действительности, обусловливает постановку комплекса эмблем, будь то личные или территориальные, например городские гербовые эмблемы, в конкретную историческую эпоху. Определение предметно-практических отношений, лежащих в их основе, сферы, реальности, детерминирующей их специфическую знаково-символическую деятельность, позволяет проследить, как эта реальность влияет на художественное воплощение эмблем. В то же время осмысление подобного факта помогает более квалифицированно ориентироваться в символике гербовых эмблем, избегая предвзятости, надуманности и просто вымысла, трактуя то или иное изображение.

Итак, определенная направленность, тенденциозность, соответствие официальной доктрине (возвеличивание русского дворянства, самобытности и исконности существующих в XIX в. государственных институтов, прежде всего самодержавия, и т.д.) — главная причина отсутствия в монографии Лакиера четкого определения понятия "герб", его отличия от печати, анализа становления и эволюции в Русском государстве дворянских и городских гербов, формирования института герба, причин его возникновения, эволюции и др.

Такую характеристику можно дать книге "Русская геральдика", ставя ее в контекст современных воззрений на отечественную литературу, посвященную "редким" наукам. Но это, как говорится, с одной стороны. С другой — использование колоссального фактического материала, кладезь идей, с которыми можно соглашаться или не соглашаться, но которые даются последующему специалисту, чтобы он задумался над ними, а может быть, даже и развил...! Если же говорить о сфрагистике — науке о печатях, то "Русскую геральдику" можно назвать первым сфрагистическим трудом. Лакиер оперирует практически всеми печатями (металлическими, восковыми, перстнями-печатями и т.д.), известными к середине XIX в. В значительной своей части сфрагистический материал размещен в таблицах. Лакиер описал в общем все княжеские печати, опубликованные в Собрании Государственных грамот и договоров и известные к тому времени со значительными поправками, уточнениями и объяснениями, предприняв попытку их классификации. Он выделил княжеские печати (великих и удельных князей), печати городов, духовенства, должностных и частных лиц. Некоторые методические приемы, примененные Лакиером при исследовании древнерусских печатей, а именно соотнесение изображений на печатях и одновременных им русских монетах, сравнительный анализ изображений на русских печатях — сопоставление их с аналогичными литовскими, польскими, сербскими и другими европейскими образцами, привлечение письменных источников, необходимых при выработке правильной трактовки той или иной эмблемы, которую несет печать, позволили ему сделать наблюдения, часть которых оспорить трудно. Иные же, как, например, утверждение о якобы изображенном на печати Мстиславовой грамоты архангеле Михаиле (Иная атрибуция печати Мстиславовой грамоты была дана уже в начале XX в. Подробнее об этой печати см.: Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X-XV bb. M., 1970. Т. 2. С. 16-21), которого спустя несколько веков можно увидеть в гербе Киева, требуют пересмотра. Заслуживают внимания попытки Лакиера выявить суть самого процесса опечатывания документа. Он рассматривает печать не только как одно "из главных средств проверять подлинность актов и определять время их составления", а именно такая роль отводилась печатям в трудах историков того времени, но видит в ней также внешнее выражение правовых отношений.

Кстати, Н. Г. Чернышевский в вышеупомянутой рецензии весьма положительно отозвался о сфрагистических изысканиях Лакиера; не вызвало у него возражения и исследование автором территориальных гербов (государственного и городских). Диссонансом прозвучала лишь оценка Чернышевским исторического предназначения дворянской геральдики как таковой. По-видимому, его позиция явилась отражением скептического отношения к дворянским гербам как к атрибутам феодального общества. Последние вызывали "невосприятие", скепсис в определенных кругах русской интеллигенции, особенно когда волна отрицания знаков отличия, титулов, званий, гербов после Французской буржуазной революции конца XVIII в. докатилась до России. Эти атрибуты отживающего строя, к которым, безусловно, относились дворянские гербы, а также еще целый ряд символов (монархических, клерикальных) не интересовали (в том ракурсе, в котором они были представлены в литературе официального направления) представителей революционно-демократической мысли России. Вернее, вызывали их негативное отношение. Сарказмом по отношению к подобным знакам наполнена рецензия В. Г. Белинского (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1953. Т. 3. С. 77-80), в журнале "Современник" помещена статья под заглавием "Фабрикация титулов и орденов и их приобретатели" (Современник. 1858. Т. 71. № 10. С. 282 и след), в которой автор с насмешкой пишет: "Среди разных обществ ученых, торговых, поощрительных и промышленных открыто в недавнее время общество изготовления орденов, грамот, патентов, гербов, родословных и прочих принадлежностей, потешающих пустое самолюбие и надутое чванство" (Там же) (речь идет о международном обществе). В вышеупомянутой рецензии на "Русскую геральдику" Н. Г. Чернышевский, безусловно, со знанием дела утверждал, что зарубежная геральдика лишена всякого значения для науки, "служит просто предметом любопытства для немногих любителей. Из ученых исследователей никто не считает ныне в Западной Европе нужным заниматься геральдикою" (Чернышевский Н. Г. Указ. соч. С. 12).

В течение столетия ситуация изменилась: историческое исследование, расширяя источниковедческую базу, обратилось к памятникам, недостаточно, с точки зрения ученых, исследованным; возникли новые направления в изучении истории, которые потребовали разработки проблематики, связанной с научным анализом гербов. В отечественной историографии — это проблема изучения русского феодального города как многофункционального организма. Подобное направление в изучении города, в частности русского города XVIII в., нацелило историков на собирание и осмысление самых различных фактов, если даже они не прямо, а косвенно способствуют решению проблемы города как целостностного организма с соответствующими учреждениями и институтами. Комплексность в подходе к проблеме изучения городов Российской Империи, и прежде всего политики абсолютистского государства по отношению к ним, заставила обратить внимание на ранее не изучавшийся институт городского герба (Соболева Н. А. Российская городская и областная геральдика XVIII-XIX вв.; Она же. Старинные гербы российских городов. М., 1985). (Последний можно рассматривать как один из традиционных компонентов, формирующих представление о "коммунальной жизни", о самоуправляющемся "едином градском обществе".)

Что касается западноевропейской геральдики, то она разрабатывается как дисциплина, изучающая гербы родовые, муниципальные, символику изображений и проч. Во многих зарубежных государствах существуют академии (институты) генеалогии и геральдики. Один раз в два года в различных западноевропейских городах проходят международные конгрессы по геральдике, в социалистических странах — международные геральдические конференции. Геральдика из занятий "для немногих" превратилась в специальную научную дисциплину. Лауреат Демидовской премии А. Б. Лакиер способствовал этому превращению.

В год присуждения ему награды, в 1856 г., он в чине надворного советника служит обер-секретарем 1-го отделения 3-го Департамента Сената. В том же году Лакиер уезжает из России на несколько лет. Маршрут его путешествия в какой-то мере вырисовывается из писем Плетнева, также отправившегося в это время с семьей за границу для лечения. В самом начале января 1857 г. он сообщает из Парижа Я. К. Гроту: "Лакиеру я твое письмо отправил: он теперь в Испании. После поедет в Алжир, оттуда в южную Италию и т.д. до Америки через Бельгию и Англию" (Грот Я. К. Указ. соч. Т. 3. С. 648-650). Известно, что летом 1857 г. Лакиер из Лондона заезжал к Плетневым во Францию "погостить" (Там же. С. 653-655) и в том же году, отплыв из Ливерпуля на пароходе "Европа", прибыл в Соединенные Штаты Америки.

Во время своего путешествия Лакиер вел дневник, отрывки из которого печатались в самых читаемых в Петербурге и Москве журналах: "Современник", "Отечественные записки", "Вестник Европы". Одна из первых его публикаций напечатана в "Санктпетербургских ведомостях" — "Новая читальная зала в Британском музеуме" (Санктпетербур. ведомости. 1858. № 244), с посвящением барону М. А. Корфу, директору Публичной библиотеки, много сделавшему для ее процветания. Поскольку здесь намеревались построить новые помещения для все увеличивающегося количества читателей, Лакиер полагал, что опыт строительства читального зала при Британском музее, представляющего, по его мнению, верх совершенства и изящества, мог бы пригодиться строителям в России. Он подробно описал не только само здание читального зала, внутреннее убранство, но и порядок пользования книгами, установленный дирекцией музея.

Серию статей Лакиера об американских городах Бостоне, Вашингтоне, Нью-Йорке опубликовал журнал "Современник" (Современник. 1858. Т. 68, №4, 9-10); о поездке на остров Кубу путешественник рассказал на страницах "Отечественных записок" (Отеч. зап. 1858. Т. 120, № 9-10). В тех же номерах были опубликованы части переведенной книги "Путешествие Ливингстона по Африке", вышедшей в Лондоне в 1857 г. Ею, как и описаниями путешествий Лакиера, зачитывался Д. И. Писарев (Писарев Д. И. Полн. собр. соч. Спб., 1894. Т. 3. С. 56). "Русский вестник" в нескольких номерах (Pyc. вестн. 1858. Т. 17) представил на суд читателей Лакиерову "Поездку по Канаде".

Дневниковые записи Лакиера напечатаны в 1859 г. отдельной книгой "Путешествие по Северо-Американским штатам, Канаде и острову Кубе" (2 тома). В предисловии к книге автор определил цель своего путешествия в Америку: "...главною моею заботою было изучить учреждения и познакомиться с внутренним бытом страны и общества" (Лакиер А. Б. Путешествие по Северо-Американским Штатам, Канаде и острову Кубе. Спб., 1859. Т. 1. С. I).

Почему эти проблемы занимали Лакиера и почему он считал необходимым изложить свои впечатления, подкрепленные, по его же словам, "газетами, некоторыми официальными и частными источниками", на страницах отечественных журналов, а также в многостраничной книге? Он, чутко реагировавший на запросы читающей публики, не мог не уловить особого интереса русского общества к молодому государству. Интереса и в то же время незнания, что подчеркнул в первых же строчках рецензии (Рецензия опубликована в "Современнике" (1859. Т. 69, № 3. С. 25-48. Без подписи)) на данную книгу Н. А. Добролюбов (Добролюбов Н. А. Собр. соч. М.; Л., 1962. Т. 4. С. 217). Он приводит несколько расхожих фраз, отражающих представления русских об американцах, а потом замечает: "Некоторые знают побольше, некоторые поменьше, но редко кто имеет основательные и подробные познания относительно американских нравов и учреждений..." И далее: "Вследствие такой бедности знаний в нашей литературе постоянно раздавались самые разноречивые и часто очень забавные суждения об Америке... При таком положении наших знаний о Северной Америке книга г. Лакиера составляет приятное явление в нашей литературе" (Там же. С. 218).

В оценке книги Добролюбов соглашается и с другим авторским суждением о ней как о "первом у нас описании Америки" (Лакиер: "Если бы предлагаемое "Путешествие" и не имело никаких других достоинств, оно останется у нас первым описанием юной и малонаселенной страны, которая имеет много общего с Россиею и во многих отношениях любопытна" (Лакиер А. Б. Путешествие... Т. 1. С. II). "В этом смысле, — пишет критик, — его сочинение действительно заслуживает внимания, и его можно рекомендовать всякому русскому читателю, не имеющему возможности познакомиться с Америкой из иностранных источников" (Добролюбов Н. А. Указ. соч. С. 219).

Расходятся автор и рецензент во взгляде на "источниковую базу" "Путешествия". Рецензент отмечает "важный недостаток - отсутствие личной наблюдательности автора". Автор мог бы отвести этот упрек словами предисловия к книге: "Личные наблюдения служили главным для меня источником. С этой целью я углублялся внутрь страны, живал на плантациях и фермах, говорил с американцами..."

Отмечая некоторую "утомительность" стиля Лакиера из-за приводимого "сухого" материала, взятого из газет, справочных изданий (американских) и т.д., Добролюбов считает книгу "дельной", вероятно, именно поэтому. "Впрочем, — пишет он, - может быть, новость предмета и дельность книги г. Лакиера придадут ей в глазах читателей занимательность, которую не вполне дает ей авторское изложение. Мы, с своей стороны, будем очень рады, если "Путешествие по Америке" встретит сочувствие публики" (Там же. С. 223).

Самого Н. А. Добролюбова книга Лакиера натолкнула на написание по существу самостоятельного очерка "внутреннего устройства Северо-Американских штатов с целью показать влияние их учреждений на быт народа". Первую часть очерка он включил в вышеназванную рецензию, вторую предполагал написать (См. об этом: Там же. С. 458).

Возможно, эта книга А. Б. Лакиера была бы не менее, чем "Русская геральдика", интересна сегодняшнему читателю. Ведь наш соотечественник, предпринимая путешествие в Соединенные Штаты Америки, задавал себе вопросы, актуальные и сейчас, например: "...как этот младший в семье человечества брат успел так далеко оставить за собою старших братьев в торговле, мореплавании и вообще производительной деятельности? Почему и теперь уже Северо-Американские Штаты во многом служат образцом для Европы, когда, можно сказать, от начала существования Америки до сих пор прошло всего полстолетия?.. Какую пользу, какое назидание можем мы извлечь для себя из великого опыта, представляемого страною, с которою сношения если до сих пор вовсе не начинались по отдаленности, со временем, можно предвидеть, примут огромные размеры через Тихий океан?..

Где зерно того демократического равенства, которое вовсе непонятно для европейца?" (Лакиер А. Б. Путешествие... Т. 1. С. 2)

О последнем десятилетии жизни А. Б. Лакиера нам известно немного. Вернувшись из-за границы, он вновь начал служить, на этот раз — в Министерстве внутренних дел. В 1860 г. (до августа месяца) он внесен еще в списки служащих Министерства внутренних дел по Центральному Статистическому комитету. В чине коллежского советника (полковник) он состоит в Земском отделе, учрежденном для подготовительных работ по крестьянской реформе. Одновременно его имя фигурирует и в списке преподавателей Училища правоведения Министерства юстиции, где он преподает гражданское право (Адрес-календарь: Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц... на 1860-1861 год. Спб., Б. г. Ч. 1. С. 312).

В списках служащих Министерства внутренних дел на 2-ю половину 1860 г. Лакиер не значится. Это соответствует сведениям, приводимым о Лакиере Г. Геннади (Плетнев П. А. Указ. соч. Т. 3. С. 481): вскоре после второй женитьбы в 1859 г. на Е. М. Варваци, своей землячке, дочери богатого и знатного грека М. Н. Комнено-Варваци (Потомки А. Б. Лакиера были представителями "культурных хозяев" на Юге России, пропагандистами рационального ведения садово-огородного и фермерского хозяйства. Впоследствии Лакиеры-сыновья, преуспевающие "культурные хозяева", обратили свой, казалось бы, сугубо практический взор к герботворчеству. В начале XX в. один сын Лакиера, а за ним и другой, обратились в Герольдию с прошением утвердить за ними герб "прадеда по линии матери - Комнена, выданного ему венецианским дворянством". В Герольдии, однако, состоялось решение о составлении герба рода Лакиер по правилам геральдики и представлении его в установленном порядке к Высочайшему утверждению. Греб рода Лакиер был составлен и внесен в XVII (неопубликованную) часть Общего гербовника дворянских родов Российской империи. См.: ЦГИА СССР, ф. 1343, оп. 36, ч. 1, д. 13611, лл. 1-1 об., 7-7 об), А. Б. Лакиер покинул Петербург и поселился в имении своего тестя в Таганроге, где стал выступать в несвойственном ему качестве практикующего адвоката. А. Б. Лакиер скончался 28 января 1870 г.

Надеемся, что этот короткий рассказ о жизни и научно-литературной деятельности одного из представителей русской интеллигенции середины XIX в. привлечет внимание читателей, тем более что имя А. Б. Лакиера стоит в ряду лауреатов Демидовских премий, которым в настоящее время еще недостаточно воздается за их заслуги в развитии отечественной науки (Мезенин Н. А. Указ. соч. С. 182).

Доктор исторических наук Н. А. Соболева