Часть первая. История гербов Западной Европы

Глава первая. Символы и печати у древних народов и в средние века

(Источниками для изложения этой главы служили: Menestrier C.F. Nouvelle methode raisonnee du blason. Lion, 1677; Он же. Origine etvraie pratique de l'art du blason. 1659; Корр. Entshehung der Wappen; Wailly I.N. de. Elements de Paleographie. Paris, 1838. Vol. 1-2; Eysenbach. Histoire du blason et science des armoiries.Tours, 1848; Mittheilungen der Zurichschen Geselschaft furvaterl andische Alterthumer. XII. 1848; Notice sur l'origine des armoiries. Annalles del' Academie d'archeologie. Belgique. Anvers, 1849)

§ 1. Общее, преобладающее у нас мнение о происхождении русских гербов, о входящих в них эмблемах, равно как геральдических атрибутах, состоит в том, что наши гербы заимствованы из Западной Европы. С первого раза мнение это кажется так правдоподобным, что мы считаем долгом оговориться: внешние атрибуты для герба, форма щита (ecu) и краски (emaux, couleurs) не наши и, конечно, перешли к нам с Запада; но идея гербов русских, в отличие от гербов Западной Европы, совсем иная. Для доказательства этого мы считаем необходимым предварительно пробежать историю западноевропейского герба. Это кажется нам тем более полезным и любопытным, что в это изложение должны будут войти важнейшие, по крайней мере, мнения о времени и происхождении герба, о его составных частях, технических названиях и т. д. Многие из предложенных вопросов до сих пор еще не решены, и они имеют свой интерес в науке.

§ 2. Исследователи по части геральдики обыкновенно оставляют совершенно без объяснения самое слова blason, armoirie, Wappen, как понятие слишком общеизвестное для того, чтобы оно могло нуждаться в пояснении. Оттого герб смешивают с символами, символическими разного рода знаками, ведут его начало с глубокой древности и не отличают гербов от печатей, хотя право иметь печать далеко не то, что право на герб.

Мы остановимся на этом, чтобы объяснить разницу между смешиваемыми понятиями, и начнем с символов. Чем народ юнее, чем живее в нем воображение, тем более привязан он к отвлеченным символам, и нет ничего неестественного, что знаками этими искони отличались отдельные лица, колена, города, царства и народы, как один от другого, так благородные от неблагородных, знатные от незнатных. Эмблемы в этом случае брались по большей части из видимого мира, и особенно из царства животных. Всякому животному придавались особенные свойства и качества: один предпочитал символ льва как идею благородной отваги, другой змеи — символ хитрости и мудрости и т. п. Были даже археологи, которые производили слово blason от еврейского sobal (носить), разумея под этим словом знаки, постоянно носимые одними в отличие от других. Мы увидим дальше, в какой мере производство это правильно.

§ 3. В Греции и Риме, точно так, как у древних персов, египтян, мидян и других народов древности (Символы всех древних народов исчислены в известном сочинении иезуита Petra-Sancta: Tesserae gentiliciae a Silvestro Petra Sancta Romano Societatis Jesu ex legebus fecialium descriptae. 1637, in 4°. Рисунки этих символов и между прочим колен Израилевых в Spener Jnsignium theoria seu opens heraldici pars generalis. Francofurti, 1690. P. 39. Здесь и далее нумерация библиографических подстрочных ссылок поглавная сквозная (Примеч. ред.)), встречаются символы, постоянно повторяющиеся на монетах, медалях и печатях. Символ, Коринфом, напр., избранный, был пегас, Афинами — сова, Пелопонесом — черепаха, Фивами — щит, Самосом — павлин, Родосом — роза (соответственно названию ροδον). Символы эти переходили и на печати; так на Помпеевой был изображен лев с мечом; у Цезаря видим вооруженную Венеру, у Плиния Младшего колесницу и т. п. Писатели древности сохранили нам не одно свидетельство об употреблении и даже наследственности символов: так, Овидий (Metamorphos.Vol. 7. Р. 423. Знак рода на рукояти меча костяной (лат.)) прямо упоминает о signa generis in capulo gladii eburneo, а Светоний (Suetonius in Claudio. P. 35. Старинные отличительные семейные знаки (лат.)) о vetera familiarum insignia. Таких свидетельств встречается немало, и, основываясь на них-то, писатели средних веков видели в символических изображениях начало гербов. Такому смешению этих двух понятий несродных способствовали отчасти следующие обстоятельства: 1) что и древние обращали внимание на цвета. Доказательством тому служат существовавшие в Риме и Константинополе партии в цирке и вместе с тем партии убеждений, различавшиеся по цвету одежды: белые и красные; позднее голубые и зеленые (Подробное описание цветов партий в цирке и отношения их к цветам гербов находим в приведенном сочинении Петра Санкты, с, 25: "De colorum usu in ludiscircensibus". ["Цвета и их употребление в цирковых зрелищах" (лат.)]). Далее, судьи в Афинах и Платее, в Риме кандидаты на должности и почти все сановники одевались в белые тоги; пурпур был цветом богов и царей. Магомет носил черный плащ, который после него надевали халифы, в знак преемственности власти от лжепророка; а зеленый тюрбан, сохранившийся в гербе Оттоманской Порты, и теперь еще означает у турок Магометова потомка. В средние века евреи нашивали себе на платье кружок из желтого сукна. Но все эти и подобные им примеры показывают одно, что народ, как и человек в отдельности, предпочитает тот или другой цвет, никак не более. Гораздо многозначительнее другое обстоятельство, а именно 2) то, что изображения знаков символических носились на оружии. Для примера мы приведем следующее описание Есхилом щитов семи вождей, под Фивами сражавшихся. Всякий из семи героев предводительствовал особым отрядом и отличался своим щитом. Первый витязь, Тидей, носил на своем щите эмблему: вычеканенное небо, усеянное звездами, между которыми отличалось блеском одно светило. Второй вождь, Капаней, имел на щите изображение обнаженного человека, несшего в руке горящий факел с девизом: "Сожгу город". У третьего на щите вооруженный воин взлезает по лестнице на неприятельскую башню и в девизе объявляет, что сам Марс его не сдвинет. Четвертый вооружен щитом, на котором Тифон изрыгает из огненной пасти черный дым, а вокруг изображены переплетшиеся змеи. У пятого сфинкс держит под когтями Кадма. Шестой витязь исполнен мудрости и не имеет на своем щите никакой эмблемы: он не хочет выдавать себя за храбреца, он хочет быть им. Седьмой, наконец, обороняется щитом, на котором женщина ведет воина, вычеканенного из золота; она умеряет его шаги и говорит в девизе: "Я сама справедливость, я одушевляю этого человека, возвращу ему его отечество и наследие предков".

Воздерживаясь от приведения других примеров, мы заметим только, что все они доказывают не более как существование знаков отличий, избранных вождями или данными предводителями дружине. Овидий и Вергилий постоянно изображают своих героев носящими на шлемах и щитах arma, insignia, но общего с гербами в этих символах нет ничего.

§ 4. Переходим к печатям. Существование их очень древне, и они также приводились в доказательство употребления гербов задолго до рыцарства и турниров. Сходство между ними заключается в том, что как гербы со щитов перенесены на печати и в таком виде употребляются в подкрепление воли лица, дающего акт или вообще делающего какое-нибудь распоряжение, причем печать принимается за необходимую принадлежность известного лица; так и у древних римлян перстням (annuli signatorii, sigillarii и cerographi) было придаваемо особое значение. Сенаторы и всадники носили кольца золотые, а плебеи — железные, если только они не получали права на золотое кольцо за подвиги храбрости или важные государственные заслуги вообще. Впоследствии, когда древние существенные различия между сословиями Рима стали мало-помалу сглаживаться, отличие это утратило свое первоначальное значение, и получение его не было уже сопряжено с такими требованиями и затруднениями, как прежде.

Конечно, перстни эти были драгоценны не только по богатству их украшений, но и по тем фигурам, которые на них были изображены: портрет государя, предка, друга или какого-либо знаменитого человека, эмблема события, важного для государства, для известной фамилии или для отдельного лица, заставляли дорожить подобными кольцами. В доказательство мы можем привесть несколько особенно разительных примеров: Силла велел себе сделать перстень, на котором Бох, король Мавританский, представлен выдающим ему Югурту, первого виновника его соперничества с Марием. На перстне Помпея были высечены три трофея: эмблема его побед в трех частях света. У императора Августа на кольце был изображен сначала сфинкс, потом лицо Александра и, наконец, его собственное. Потомки продолжали пользоваться кольцом предка. Перстнем запечатывались обыкновенно письма и депеши; а что изображения на них (signa) имели определенное, официальное т.е. значение, доказывается тем, что достаточным считалось приложение печати для того, чтобы распоряжение имело законную силу.

Правило это древне, повсеместно и вполне объясняется малым распространением грамотности между древними народами, для которых более видимые знаки были осязательнее. Из множества свидетельств приведем в подтверждение одно более резкое. В Книге Царств (III, гл. 21, ст. 8, 11) сохранилось следующее известие: "И написа Иезавель книгу на имя Ахаавле и запечата ю печатью его, и посла книгу к старейшинам и свободным живущим с Навуфеем... и сотвориша тако мужие града старейшии". Значение печати предполагает ее общеизвестность и неизменность. От народов восточных печати перешли к грекам и римлянам, а от сих последних к германским племенам средних веков.

Как римские законы требовали приложения печатей к судебным актам и сделкам разного рода, так и племена, поселившиеся на римской почве, вместе с узаконениями Рима усвоили себе и этот обычай. Частные случаи из VI, VII и последующих столетий подтверждают это (Wailly J.N. de. Op. cit. Vol. 2. P. 1, 43), но тем не менее обыкновение прикладывать печать сделалось общим и повсеместным не ранее XII столетия и долго заменяло собою подпись.

§ 5. Значение в подобных случаях печати было так велико, что необходимо было придумать различные предосторожности для предупреждения подлога. Средства эти отличаются своею странностию и едва ли вели к предположенной цели; напр., примешивали к воску, на котором прикладывалась печать, волосы с головы или бороды (В конце одной грамоты 1121 г. читаем: "quod ut ratum sit et stabile perrseveret in posterum, praesenti scripto sigilli mei robur apposui cum tribus pilis barbae meae". ["...каковое, чтобы было решено и оставалось незыблемым будущем, настоящему написанному силу печати моей прилагаю с тремя волосками моей бороды" (лат.)]), или оставляли на нем оттиски своих зубов, или, наконец, на обороте печати делали знак пальцем или каким-нибудь другим орудием. Бывали также случаи, что к печатям прикреплялись символы инвеституры, каковы соломинки, перчатки и т.п. Этим же объясняется та торжественность, с которою печать прикладывалась к актам особенной важности: собрание придворных и других лиц, властию облеченных, считалось при этом необходимым. Для актов менее важных требовалось присутствие духовенства, дворян, местных судей и вообще свидетелей.

С другой стороны, владельцу печати необходимо было предупредить, чтобы не кто иной, кроме его, не употреблял ее и не прикладывал к актам, без его воли совершенным. Поэтому у древних был обычай вместе с человеком погребать его печать и перстень. Когда в 1544 г. рыли в Ватикане землю под фундамент для часовни св. Петра, открыли гробницу Марии, супруги императора Гонория, и между другими вещами нашли 40 печатей и перстней, золотых и драгоценными камнями украшенных, и на одной из печатей изображение головы этого государя. Обычай этот от римлян перешел в Европу средних веков и во Франции сохранился до XIII в. Печать Хильдерика I была найдена в гробнице его в 1653 г. В XII в. печать Гильома-де-Туси, епископа Оксерского, была погребена вместе с ее владельцем, но прежде того разбита и сломана. Тот же обряд соблюдался при погребении пап, так как печать их была именная, и преемнику умершего папы необходимо было озаботиться изготовлением своей печати (Wailly J.N. de. Op. cit. P. 18-20).

Тою же важностью печати объясняется, почему в Константинополе, напр., хранитель грамот храма св. Софии носил на шее печать патриарха. У вице-канцлера Ричарда I, короля Английского, Роже, потонувшего от кораблекрушения близ острова Родоса, нашли на шее королевскую печать. Но если печать по какой-нибудь случайности утрачивалась, или изменялась, или, наконец, сообщалась кому-нибудь по изволению ее владельца, это делалось общеизвестным в предупреждении подлога и подделки. Немалым также против них средством было употребление двусторонних печатей: нет ничего легче, как, сняв восковую печать с акта и подогрев ее снизу, приложить к другой бумаге; но если и на оборотной стороне печати есть изображение (contresceau), то подобная подделка становится невозможною. С начала X столетия двойные печати эти вошли в употребление и были или висячие на снурках или приклеивались к бумаге, пергаменту.

Очевидно, что твердых, определенных и неизменных правил требовало самое приложение печати, изображение на которой сохранялось ее владельцем всеми возможными средствами. Прежде всего при этом должно было озаботиться, чтобы материал, для приложения печати избираемый, был тверд и чтобы штемпель не скоро сглаживался. Древние римляне избирали для своих булл свинец, и в главе таких булл находятся принадлежавшие императорам: Траяну, Марку Аврелию, Антонину Благочестивому.

Название этого рода печатей происходит от свинцовых шариков, чрез которые продевался снурок и потом выбивалось изображение. С VII в. этот способ приложения печатей перешел к папам и дал название тем постановлениям, которые исходили от них и были утверждены свинцовою печатью. В редких случаях к грамотам особенной важности, напр. об утверждении королей Римских, прикладывались буллы золотые. Из императоров Французских Карл Великий первый ввел употребление золотых печатей, которые в последствии времени встречаются на грамотах германских государей и в подражание им приняты другими монархами Западной Европы.

Печати серебряные, бронзовые и оловянные встречаются реже.

Буллы могли быть только висячие, в отличие от восковых, впоследствии сургучных печатей, которые прикладывались к пергаменту или бумаге. Первые носят в западной сфрагистике название Sigilla pendentia, или sigilia (Вислая печать (лат.)), а вторые Sigilla membranae affixa, innexa diplomati, chartae diplomati, chartae agglutinata (Печать, приложенная к пергаменту, к грамоте (лат.)). Каждый из этих родов печатей в разных странах подразделялся на виды по форме, способу приложения и по изображениям на них. Достаточно для нашего очерка следующих общих замечаний.

Висячие печати привешивались в конце грамот, тотчас после подписи, на снурке льняном, шелковом или обрывке пергамента, кожи, а если печатей было несколько (число их доходило до 350 в жалобе, поданной богемцами Константскому Собору 30 декабря 1415 г.), напр., когда прикладывали их свидетели при совершении актов или должностные лица, то порядок, в котором они размещались, следовал степени уважения, лицам этим оказываемого, и сравнение печатей средних веков доводит до убеждения, что средняя точка, равно как правая и левая стороны нижней оконечности пергамента, была назначена для печатей самых почетных. Но если печатей было слишком много и вообще изложенное правило было бы трудно соблюсти, то печати привешивались в том же порядке, в каком упоминались лица, ими владевшие, начиная с левой стороны и доходя до правого конца. Нередко в самом документе упоминалось, как приложена печать и какого она цвета (напр., в XVI в.: Sigillatum in cauda duplici magno sigillo cerae rubrae) (Отпечатанная в конце большой двусторонней печатью красного воска (лат.)).

Форма печатей была чрезвычайно разнообразна: то они круглы, овальны, полупродолговаты, треугольны или квадратны, то имеют вид многоугольника, осьмиугольника, шестиугольника и т.п., и притом так: что бока печати были или прямы или образовали кривую линию (sceaux cornus). Древнейшие печати были по большей части круглые.

Цвет воска, которым печатались грамоты и акты в Западной Европе, различался по достоинству лиц, которым выдавались, и по роду дел, к которым бумаги относились. Право печатать красным воском составляло принадлежность государя и лиц, которым привилегия эта была дарована. Патриарх Константинопольский печатал свои грамоты обыкновенно на черном воску. Привилегия печатать голубым, лазуревым воском, дарованная в 1524 г. императором Карлом V одному доктору в Нюренберге, доказывает, что и этот цвет, хотя редко, не был, однако, совершенно чужд печатей. Во Франции и Англии постановления разного рода утверждались печатями зеленого или желтого, смотря по роду узаконений, цвета (Wailly J.N. de. Op. cit. P. 55-58).

Так как, с одной стороны, изображения на печатях не были наследственны и, с другой — значение их в общежитии было так велико, то лица, владевшие печатью, озаботились о надписи на ней или, если она была двухсторонняя, об изображении символа или эмблемы, лицу присвоенной и состоявшей или в фигуре или молитве (напр., на печати Пипина Короткого: Christe protege Pipinum, regem Francorum, или какой-нибудь фразе. Всего ближе, конечно, было помещать на печатях выражения, которые показывали значение самой печати; нередки следующие фразы: secretum comitis, secretum meum, secretum meum mihi, testimoniun veri clavis custos sigilli, secretum colas, annuncio secreta, confirma, secretum veri, secretum est, secretum serva (Секретная печать графа, секретная печать для меня, свидетельство истины, страж печати, соблюдай секрет, возвещаю секретное, секретная печать истины, секретно (лат.)).

Девизы, в форме наставлений и правил, также не были чужды печатей: это доказывают выражения вроде следующих: Deum time, Deus in adjutorium meum intende, fugite partes adverse, Miserere mei Deus, Bonum est confiteri Domino (Бойся Бога, Внемли, Боже, склонись, Боже, к мой защите, избегай участи лживых, помилуй меня, Боже, Добро есть исповедоваться Господу (лат.)). Церкви, аббатства и города имели в печатях изображение своего покровителя и приличные тому надписи: Dionisius Areopagita, Video celos apertos; Nicolaus suscitans clericos, Ave Maria gratia plena, imago Sancti Audomari (Дионисий Ареопагит, вижу небеса отверстые, Николай... Радуйся, Мария Всемилостивая, образ святого Одомария (лат.)) и пр.

Таким образом, надписи и изображения на печатях, имея исторический смысл для лица, печать употреблявшего, по правилу не переходили к его преемнику, который мог избрать себе новый девиз, новое изображение, а вместо имени своего предка должен был выставить свое. Таковое было правило, но тем не менее недостаток собственных памятников, которые могли бы быть изображены на печатях, заставил в средние века прибегать к антикам, к которым в печатях или прибавляли надпись или даже обходились без нее. Такие печати могли быть и наследственными, тем более что строгого соответствия между изображением на камее и знанием избравшего его лица не существовало; напр., в 1280 г. аббат одного монастыря употреблял печать с изображением вооруженного воина с головою, покрытою шлемом; на печати другого аббата 1211 г. представлена богиня охоты Диана. В 1301 г. на одной печати также аббата изображен Феб, управляющий колесницею, запряженною четырьмя конями. Аллегорическая надпись: signum veritatis была прибавлена к изображению на печати. Таких примеров средние века представляют множество (Ibid., P. 74, sq), а подобное употребление камеев (которые, как увидим ниже, перешли в Россию очень рано и другим совершенно путем) вполне объясняется тем влечением, которое человек всегда чувствует к прекрасному всех стран и народов, и сознанием невозможности произвесть в искусствах что-либо подобное тому, что завещано позднему потомству древнею Грециею.

Наряду с камеями, однако, христиане средних веков избирали для своих печатей символы, которые, будучи заимствованы из божественного учения Спасителя, составляли в некоторой степени ручательство в том, что распоряжение, печатью утвержденное, будет соблюдаться свято и ненарушимо. Таковы изображения креста — символа искупления, голубя — знака невинности, рыбы — напоминающей священную воду крещения, якоря — означающего твердость веры, лиры — как орудия возношения хвалы Богу.

Изображения эти, впрочем, были так неопределенны, что государи одной и той же страны в разное время и при разных обстоятельствах меняли символы, по-видимому, совершенно произвольно. Оружие разного рода занимало почетное место на печатях королей и простых рыцарей Западной Европы; нередко они и сами являлись на печатях на коне, в латах, или государь на престоле с атрибутами власти, с скипетром, в короне.

Из всех символов, которые встречаются на печатях средних веков, более всего споров возбудило изображение лилии на печатях королей Французских. Доказано, что символ этот употреблялся Каролингами и даже королями первой династии во Франции и помещался не только на печати, но на оконечности скипетра и поверх короны (что объясняет ее форму); но ученые не согласны между собою: действительно ли эта фигура изображает лилию и что она могла представлять? Доказывали, что под словом lilium, в хрониках встречающемся, должно понимать всякое изображение, имеющее вид цветка (fleuron), а не собственно лилию, и утверждали, что это наконечник алебарды; но в настоящее время почти все признают, что это лилия; цветок этот вообще возбуждал к себе сочувствие, был символом в печатях многих государей и остался отличительным признаком печати, а потом герба королей Французских (не говоря о частных лицах, в гербах которых лилии нередки (Wailly J.N. de. Op. cit. Vol. 2. P. 81-83)).

Из предыдущего изложения истории печатей в древности и в Западной Европе мы извлекаем следующий вывод: ни один народ, ни одна страна ни в какое время не были чужды понятий о печатях и символах. Но были ли во всех них признаки, по которым наука отличает геральдический герб? Были ли правила для составления печатей возведены в науку, утверждены ли эти знаки как непременные спутники благородных фамилий, дана ли им наследственность? — нисколько: найти для себя знак отличия от других подобных существ так сродно человеку, что встречается повсеместно, и если видеть в символах начало гербов, то первыми их приверженцами должно бы считать диких американцев. Было даже время, когда испанцы, по возвращении Колумба из Америки, слушая рассказы его и спутников о раскрашенной, татуированной коже дикарей, думали, что нашли ключ к разгадке, и стали выдавать американских туземцев за изобретателей гербов. И что же как не герб, говорили тогда, было изображено если не на щитах, то на лицах этих дикарей? Каждая черта замысловатого рисунка проведена не даром, не случайно, а в память битвы, в которой пал неприятель, в память события, в котором лицо принимало участие. Вожди, короли диких имели в малом виде изображение рисунка, которым украшено их лицо, и при совершении разного рода документов обмакивали кусок дерева в краску и начертывали им верный снимок того рисунка, который виден на их лице. Нам кажется, что и между таким рисунком и гербом нет ничего общего, ибо кроме символического изображения, кроме того, чтобы оно носилось на оружии, щите, шлеме, необходимо: 1) чтобы составление герба было подчинено строгим правилам науки, утвержденным практикою и давностию употребления, и 2) чтобы герб, быв правильно составлен, правильно переходил по наследству по прямой нисходящей линии. Он должен сопровождать благородного человека от колыбели до могилы; он изображается на его печати, на ливрее, посуде, экипажах, на погребальной колеснице и, наконец, на памятнике. По гербу должны узнаваться род и звание того, кому герб принадлежит. Очевидно, что ни печати, ни символы, древними народами употреблявшиеся, нисколько не объясняют истории гербов. Где же и когда образовалась эта наука, которой в былые времена посвящался не один год изучения, которой правила не знать стыдился бы каждый и значение которой на Западе теперь утратилось вместе с уважением к древности дворянства рыцарского, геральдического?