Развитие территориальной геральдики во второй трети XV в. [1981 Соболева Н.А. - Российская городская и областная геральдика XVIII-XIX вв.]

После смерти Петра I в действиях царского правительства наблюдаются заметные отступления от его городовой политики. По отношению к городам в этих действиях возобладали феодально-крепостнические и бюрократические тенденции^*, следствием которых явилась ликвидация даже тех номинальных прав самоуправления, которые предоставил Петр I городам, исключив городовые магистраты, которым отводилась роль главы «градского общества», из-под власти воевод и губернаторов и создав высший орган городского управления в России — Главный магистрат. В 1727 г. городовые магистраты вновь оказались в подчинении губернаторов и воевод, а в 1728 г. ликвидируется Главный магистрат. Едва народившиеся органы городского самоуправления превращаются в придаток местной царской администрации.

^*(Клокман Ю. Р. Социально-экономическая история русского города: Вторая половина XV в. М., 1967, с. 56.)

В этих условиях теряла смысл постановка вопроса о гербах как городских символах, изображающихся на печатях городских судебных органов, знаменах полков, расквартированных по городам, и т. д. У преемников Петра I идея составления городских гербов но вызывала столь активной поддержки, как у него. К тому же главный составитель гербов Ф. Санти в июне 1727 г. был арестован, его помощники разбрелись кто куда: рисовальщики были «отрешены» от Герольдмейстерской конторы, «отпущены в дом» на неопределенное время. Живописный мастер Иван Чернавский отсутствовал в Герольдмейстерской конторе, например, с октября 1731 г. по январь 1737 г.^* Казалось бы, создание городских гербов должно было приостановиться, заглохнуть, не успев развиться. Внешне, пожалуй, все так и выглядело: установление официальной геральдики Петром I, начало деятельности по составлению городских гербов, затем перерыв на долгие годы, наконец, бурный расцвет городского герботворчества при Екатерине II в связи с ее активной городовой политикой. Во всяком случае, А. Б. Лакиер, П. П. Винклер и другие исследователи не приводят сведений о каких-либо действиях преемников Петра I в отношении городского герботворчества. Между тем идея городского символа не исчезла. Она воплощалась в рисунках городских эмблем, созданием которых в конце 20-х — 30-х годах занимались два учреждения — Военная коллегия и Академия наук.

^*(ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 1, л. 787, 814 об.; оп. 2, кн. 39, л, 66.)

Военная коллегия при активной поддержке преемницы Петра I Екатерины I продолжала петровские традиции в отношении формирования армии^*. В этой связи находится и деятельность Военной коллегии по созданию знамен с рисунками на них гербов провинций и городов. Создание такого типа знамен было связано с военными реформами Петра, который предполагал расположить армию на «вечные» квартиры по провинциям, переименовав все полки согласно их дислокации по названию провинций и городов. Новые названия должны были получить и гарнизоны по именам тех провинций, из доходов которых они содержались. Общее переименование полков состоялось в Военной коллегии 16 февраля 1727 г.^** Тогда же встал вопрос и о новых знаменах для полков и рот. Военная коллегия унифицировала полковые знамена следующим образом: первые роты в полках имели белые знамена с изображением российского герба, остальные роты — цветные знамена с изображением провинциальных или городских гербов; если же город или провинция, по которой назывался полк, не имели герба, то его заменяло вензелевое изображение имени Екатерины I. Так, например, в Санкт-Петербургских, Московских, Владимирских, Тобольском, Рязанском полках ротные знамена украшались гербами, а в Суздальском, Углицком, Тульском, Тамбовском, Пензенском — вензелями^***.

Подготовка проектов новых знамен возлагалась на Санти^*. 27 февраля 1727 г. из Военной коллегии в Герольдмейстерскую контору была прислана промемория, в которой указывалось, что согласно личной договоренности с Санти о создании им знамен присылается реестр полков, знамена которых необходимо создать. В реестре перечислены полки, не только состоявшие к тому времени «прежними званиями по городам» (40 названий, рисунки эмблем, помещавшихся на их знаменах, уже имелись в Герольдмейстерской конторе), но и те, которым «вновь звание назначено». От Санти требовалось создать знамена с вензелем, но отнюдь не новые гербы. По-видимому, он точно выполнил предписание. Герольдмейстерская контора в декабре 1727 г. отослала в Военную коллегию «Знаменам гербовник на 22 листах, в них разных полков 43 герба». Отмечалось: «оные рисунки гербам, что сочинил Сантий»^**.

Изготовление знамен утвержденного Военной коллегией образца приостановилось в связи со сменой правителей.

Первоначальные действия правительства Петра II в отношении армии выразились в том, что были отменены «вечные» квартиры войскам и полки получили свои прежние названия по именам командиров. Однако по ходатайству Военной коллегии и при активном участии обер-директора над фортификацией генерала Миниха осенью 1727 г. вновь произошло переименование полков^*, в связи с чем опять встал вопрос об изображении на знаменах городских гербов. Правительство как будто намеревалось продолжить петровские начинания по созданию городских печатей с гербами. В журнале Верховного тайного совета от 24 октября 1727 г. записано: «Слушана инструкция воеводская и при слушании оной разсуждали, чтоб в городах сделать гербы и печати»^**. Царский указ 6 ноября 1727 г. официально зафиксировал это намерение: «а как апробованы будут (гербы городов. — Н. С.), тогда сделать печати, которыми губернаторам и воеводам все отписки, доношения и прочия отправляемыя письма, кроме партикулярных, печатать»^***. До исполнения указа дело не дошло.

Сенат возложил обязанности по составлению городских гербов для помещения их на знамена полков и на городские печати на герольдмейстера И. Н. Плещеева^*. Он оказался в затруднительном положении: ведь всеми делами по созданию гербов ведал Санти, к тому времени уже арестованный. Действия Герольдмейстерской конторы в ответ на правительственный указ свидетельствуют, что она не имела у себя ни рисунков гербов, ни сведений о городах, присылаемых по запросам Санти. Руководители Герольдмейстерской конторы не нашли ничего лучшего, как послать промемории в Военную и Иностранную коллегии и требовать, «дабы из той (Военной. — Н. С.) коллегии в которых полках гербы на знаменах имеются, с тех точные копии и описания им, а у которых полков гербов нет, о тех известие прислано было в Герольдмейстерскую контору немедленно; также требовать из Иностранной коллегии провинциальных и протчих гербов копей же со описанием»^**. Кроме того, Герольдмейстерская контора разослала запросы о гербах в губернии и провинции, из которых «о городах ведомостей не прислано», предприняла меры к розыску переводчика Санти Ардабьева, в чьем распоряжении находились ранее присланные из городов известия^***.

^**(ЦГИА Р, ф. 1343, оп. 15, д. 377, л. 382 об., 383—384 об.; ЦГАДА, ф. 286, оп. 1, кн. 92, л. 331—331 об.)

Не получив ответа от Военной коллегии и Коллегии иностранных дел, Герольдмейстерская контора летом 1728 г. направила им промемории вторично^*.

По-видимому, отсутствие у Герольдмейстерской конторы реальных возможностей для составления в кратчайшие сроки значительного количества городских эмблем заставило Военную коллегию искать другие пути для их создания. В частности, к рисованию гербов для знамен привлекается художник — «малярный мастер» Георг Гзель^*. В марте 1728 г. Военная коллегия подает в Верховный тайный совет проект учреждения новых знамен^**, в мае туда же представляются рисунки знамен^***, в июне издается указ «о бытии в полках знаменам с изображением Российского государственного герба и городового»^****, в котором подчеркивается, что «по конфирмации гербовника» все полковые знамена будут иметь соответствующие городские гербы.

В июле 1728 г. по договоренности с обер-директором над фортификациями всей России, губернатором Ингерманландии, Карелии и Финляндии генералом графом Минихом^* Военная коллегия предоставила все имеющиеся у нее материалы в Контору инженерного правления, где под руководством Миниха при участии живописца Андрея Баранова через год был составлен гербовник, в который вошли рисунки для знамен 85 полков по названию городов, а также рисунок, помещаемый на знамени полка лейб-регимента, рисунок, изображающий императорское имя, и рисунок государственного герба — итого 88 рисунков. Последние дошли до нас в копии, датированной временем Анны Иоановны; под номером 2 в реестре гербов имеется рисунок знамени с изображением ее вензелевого имени^**.

^*(Все указанные титулы и должности Б. К. Миних, руководивший до этого строительством Ладожского канала, получил в 1727—1728 гг.)

^**(ЦГИА Р, ф. 1411, оп. 1, д. 1, л. 2 — «Гербовник знамен Российской империи, содержащий рисунки гербов городов, провинций, княжеств».)

Из документов видно^*, что подлинных гербовников было несколько. Они предназначались для ряда центральных учреждений.

Рисунки сопровождаются реестром гербов и их описанием; при описании почти каждого герба отмечается, что герб составлен «по-старому», «против старого», «против нового», «против последнего Сантиева»^*. Такие пометы наводят на мысль об использовании при составлении данного гербовника каких-то более ранних рисунков гербов. Действительно, в рапорте Военной коллегии Верховному тайному совету об окончании работы над гербовником отмечено, что гербы «учинены... обо всех городах, по которым ныне полки званиями состоят, с прежних гербовников и вновь по приличеству тех городов»^**.

^*(Реестр гербов опубликован Лакиером (Лакиер А. В. Указ. соч., с. 290-298).)

В делах Герольдмейстерской конторы обнаружен список переданных Миниху из Военной коллегии вспомогательных материалов^*. Это следующие гербовники: «старый малеванный без красок по титулу» (гербы, помещенные в Титулярнике 1672 г.), «старый, по которым знамена имеются» (гербовник знамен петровского времени; см. о нем в § 2 настоящей главы), «который рисовал Сантий с красками», «который рисовал Сантий же, против вышеписанного мелкий, по два герба на странице» (возможно, речь идет о гербовнике, переданном в Военную коллегию из Герольдмейстерской конторы в декабре 1727 г.; см. о нем выше), присланные из Риги, Ревеля, Нарвы и Выборга рисунки гербов этих городов, а также из Пернова, Вендена, Дерпта, что были доставлены в Герольдмейстерскую контору в ответ на запрос Санти^**, «протокольная записка с пакетом Орловской провинции с печатью, по которой велено учинить герб», «вновь учиненные на александрийской бумаге».

^**(ЦГИА Р, ф. 1343, оп. 15, д. 377, л. 1, 7, 16, 16 об., 161, 163, 228, 229, 239, 243 об., 244, 253 об.)

Приведя в соответствие список вновь составленных гербов со списками прежде зафиксированных эмблем (Титулярник, знаменной гербовник петровского времени, эмблемы, что мог сочинить Санти в соответствии с реестром полков, которые «прежними званиями состоят по городам», — около 40 названий), устанавливаем эмблемы городов, появляющиеся впервые. Это 37 эмблем городов, которые соответствуют названию полков, ранее «состоявших прежними званиями по именам полковников»: Корельский, Суздальский, Углицкий, Муромский, Пензенский, Свияжский, Уфимский, Севский, Орловский, Полтавский, Стародубский, Глуховский, Нежинский, Коломенский, Павловский, Тамбовский, Козловский, Коротояцкий, Елецкий, Устюжский, Кронштадтский, Кроншлотский, Кексгольмский, Ивангородский, Питершанский, Дорогобужский, Якуцкий, Енисейский, Томский, Самарский, Царицынский, Терский, Курский, Брянский, Путивльский, Рыльский, Ладожский. Из старых гербовников были взяты гербы для вновь названных полков: Дерптского, Перновского, Эзельского, Венденского, Рижского, Лифляндского, Ревельского, Эстляндского.

Из Военной коллегии в октябре 1729 г. гербовник поступил на рассмотрение Верховного тайного совета^*. В начале 1730 г. Военной коллегии было отдано распоряжение изготовить полковые знамена с гербами, рисунки которых исполнены по ее заказу^**.

Все эмблемы, созданные для нужд Военной коллегии в 1729—1730 гг., использовались в екатерининское время, когда составление гербов стало массовым явлением, в качестве герба города, причем по отношению к ним употреблялся термин «старый».

В литературе высказывается мнение, что эти эмблемы, по существу, являются копиями рисунков, сделанных Санти^*. Как уже отмечалось, Военная коллегия передала Миниху 43 герба для полковых знамен, составленных Санти в основном согласно Титулярнику 1672 г. и существовавшему в петровское время знаменному гербовнику. Эти 43 герба соответствуют в общем полкам, «ранее именованным по городам»^**. Гербы прибалтийских городов также сделаны «по-старому» — скопированы присланные из этих городов гербы. Остальные же свыше 30 гербов были, вероятно, составлены вновь. Несмотря на то что частично гербы из данного списка соответствуют списку городов, гербы которых мог сочинить Санти (см. об этом в § 2 настоящей главы — 97 гербов), у нас нет оснований утверждать, что Миних использовал все составленные Санти гербы, так как последние не упоминаются среди материалов, переданных ему.

^*(Демидова Н. Ф. Русские городские печати, с. 524.)

В материалах, которыми пользовался Миних, по встречаются упоминания об уфимской, томской печатях. Именно поэтому рисунки вновь созданного уфимского герба (бегущая лошадь вместо бегущей куницы), а также томского герба (рудокоп вместо пушных зверей) не соответствуют изображениям на печатях этих городов. Между тем рисунок печати Орловской провинции был приложен к подготовительным документам, поэтому вновь созданная эмблема города Орла соответствует изображению на печати. Неизвестно, использовались ли при составлении новых гербов сведения, полученные Герольдмейстерской конторой из городов. В списке переданных Миниху материалов они не значатся. Сведения о городах, присланные в ответ на запросную анкету Санти, как явствует из дел Герольдмейстерской конторы, хранились в Москве в сенатском архиве, а в Санкт-Петербурге в Герольдмейстерской конторе известий о них по сообщению, датированному 1734 годом, не имелось. Они поступили туда лишь в указанном 1734 г. при доношении из Канцелярии московских герольдмейстерских дел^*.

Нами обнаружен фрагмент реестра гербов с подробным описанием последних, а также четыре (по два на страницу) черно-белых рисунка, на которых изображены томский, курский, павловский и севский гербы^*.

^*(Ленинградское отделение Архива АН Р, разряд II, оп. 1, д. 207, л. 119-128. (Далее: ЛО Архива АН Р).)

Первой мыслью было назвать автором гербовника, от которого сохранилось описание лишь 44 гербов, Санти. Однако ряд моментов (перевод некоторых терминов на немецкий, а не на французский язык, несоответствие описания гербов тем, о которых в реестре, опубликованном Лакиером, сказано, что их сочинил Санти, и т. д.) не позволяет с полной уверенностью приписать данный гербовник Санти. Возможно, до нас дошел один из вариантов гербовника Миниха. Известно, что Миних дважды, 28 января и 2 июня 1729 г., представлял нарисованные гербы в Военную коллегию^*. После первого представления отдельные гербы, по-видимому, были сделаны заново, некоторые же были приняты сразу.

Через несколько лет после появления гербовника Миниха (под таким названием он фигурирует в литературе) перед Военной коллегией снова возникла проблема составления гербов для полковых знамен. На сей раз речь шла о слободских полках, для которых, по представлению генерал-лейтенанта князя А. И. Шаховского, инспектировавшего их, необходимо было сделать новые знамена с гербами. Указ от 31 июля 1734 г. предписывал, «каким гербам быть, оные велено сочинить в Военной коллегии и герольдмейстеру... Також и на полковых печатях вырезать гербы того ж определения...»^*. Военная коллегия самым категорическим образом потребовала от Герольдмейстерской конторы, «чтобы к сочинению тех гербов потребные ведомости присланы были в Военную коллегию немедленно»^**. Герольдмейстер П. А. Квашнин-Самарин, занявший эту должность в 1731 г., был в полной растерянности: в Герольдмейстерской конторе не имелось ни рисунков гербов, ни живописцев, которые бы изготовили рисунки. Поэтому герольдмейстер в свою очередь обратился к Военной коллегии с просьбой прислать сведения: «оные слободские полки как званиями и по которым городам именуются, и в тех полках и ротах на знаменах прежних гербы, також и в городах, по которым оные полки именуются, печати какие были, также и прочее о тех городах известие...»^***.

С той же целью была послана промемория в Академию наук^*, послан запрос в Москву в Канцелярию герольдмейстерских дел. В письме к бывшему секретарю Герольдмейстерской конторы Степану Исакову Квашнин-Самарин писал: «Отыскалась опись за твоею закрепою, как ты в 727 году описывал в квартире графа Сантия после его оставшиеся книги, гербы и рисунки по показанию живописцев. А по той описи кому оное в хранение было отдано, того в той описи не показано. И ныне где обретается, о том же не известно. И по вступлении моем в контору о том ни о чем от вас знамения не дано»^**.

Беспомощность Герольдмейстерской конторы в деле составления гербов заставила Военную коллегию поручить Академии наук разработку гербов на знамена слободских полков^*. Академия наук до этой поры не занималась герботворчеством, но гербы как таковые находились в ее поле зрения. В. К. Лукомский сообщает, что с 1726 г. в Академии наук существовала якобы кафедра геральдики, занимаемая доктором И. С. Бекенштейном, обучавшим студентов «герольдической науке»^**. Однако дело обстояло не совсем так. Свидетельство этому — личное признание Бекенштейна, который писал: «Я в сем деле (составление гербов. — Н. С.) великим искусством хвалиться не могу, понеже я никогда особливого старания в герольдике не имел, как то господам баронам фон Кейзерлингу и Корфу, которые меня прежде знали, довольно известно, и никогда профессором геральдики не бывал, сюда не за тем призван, как то академические протоколы и мое призывание засвидетельствовать могут»^***.

^*(Материалы для истории имп. Академии наук. СПб., 1886, т. II, c. 492. (Далее: Материалы).)

^**(Лукомский В. К., Типолът Н. А. Указ. соч., с. 4.)

Иоганн Симон Бекенштейн, «разных прав дохтур» Кенигсбергского университета, по приглашению Л. Л. Блюментроста в 1726 г. приехал в Российскую Академию наук в качестве профессора юриспруденции по контракту на пять лет. Предполагалась такая программа его деятельности в качестве профессора права: «о праве публичном и о истории нынешнего времени научит, такожде и о институциях права Юстиниана цесаря, буде слушателям полюбится, тщание иметь будет»^*. На деле его «обучения» состояли «в следующих науках: показание о ландкартах, и притом особливо... о изъяснении Персидской ландкарты. Показание о настоящем употреблении курантов или ведомостей, причем же особливо же показана приходящая от того в науках о генеалогии [родословии] польза. Показание о герольдии, или описание гербов, описание прав... Натуральное право. Права общие Германской или Немецкой империи. Описание, как в судах обыкновенно поступать; причем... имел тщание и о лифлянских и эстлянских правах показание чинить; а о российских... весьма неизвестно»^**.

^*(Материалы для истории имп. Академии наук. СПб., 1885, т. I, с. 170.)

^**(Материалы для истории имп. Академии наук. СПб., 1885, т. II, с. 204.)

Таким образом, первоначальная программа лекций Бекенштейна была значительно расширена, однако это не привело к расширению студенческой аудитории. Напротив, оторванность его науки (незнание русской правовой специфики) от реальных условий очень сузила круг людей, пожелавших обучаться преподаваемым им дисциплинам. В основном это были «чюжестранцы», «некоторые дети от иноземцев, в России рожденные», а из «российской нации, — пишет Бекенштейн, — у меня в обучении никого не бывало, и для того учения никто ко мне не явился ж»^*. В конце концов Бекенштейн пришел к печальному выводу, что от него в России «малая происходить может польза»^**.

^*(Материалы для истории имп. Академии наук. СПб., 1885, т. II, с. 203. П. П. Пекарский приводит мнение Г. Ф. Миллера о Бекенштейне: «Бекенштейн был бы очень прилежный и полезный преподаватель, если бы только у него были слушатели» (Пекарский П. П. История имп. Академии наук в Петербурге. СПб., 1870, т. I, с. 199).)

Несмотря на скудные, по его личному признанию, познания в геральдическом искусстве, Бекенштейн между тем, вероятно, за неимением более сведущего человека был главным консультантом по вопросу эмблем и символов. С 1727 г. он начал работать над книгой по геральдике. Бекенштейн писал эту работу в течение нескольких лет, зачитывая отдельные ее части «вместо диссертацей, или рассуждений академических» на «конференциях» профессоров Академии наук^*. Работа опубликована в 1731 г. в Петербурге на немецком языке^**. В основу работы положены принципы знакомой Бекенштейну немецкой геральдики. Однако документы свидетельствуют, что он намеревался использовать в своей работе и сведения о русских гербах. 13 сентября 1727 г. Академия наук направила промеморию в Герольдмейстерскую контору с просьбой прислать для сочиняющегося в Академии наук «краткого описания геролдики» гербы всех российских провинций и гербы знатнейших фамилий^***. Таких сведений Герольдмейстерская контора не прислала. Еще несколько раз Академия наук обращалась через Сенат в Герольдмейстерскую контору с аналогичной просьбой^****. Лишь в июле 1732 г. из Москвы были присланы в Сенат, а затем в Академию наук материалы, оставшиеся после ареста Санти^*****. Через полгода по приказанию И. Д. Шумахера эти материалы «для разсмотру» и добавления к уже вышедшей в 1731 г. книге по геральдике были отправлены Бекенштейну^******. Он ими не воспользовался.

^**(Beckenstein J. S. Kurtze Einleitung zur Wappenkunst und zur Art des Blasonirens. SPb., 1731.)

^***(Материалы, т. I, c. 287; Пекарский П. П. История имп. Академии наук, т. I, с. 209.)

^****(Материалы, т. I, с. 350; ЦГАДА, ф. 286, оп. 1, кн. 98, л. 111; кн. 105, л. 275.)

^*****(Материалы, т. II, с. 151; ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 39, л. 87-88 об.)

Кроме написания геральдического труда, Бекенштейн вместе с живописцем Академии наук Гзелем принимал участие в составлении проектов торжественной иллюминации^*, давал рекомендации по поводу изображения символических фигур, украшающих здание Академии наук^**, по заданию обер-секретаря Сената И. К. Кирилова в 1732 г. исполнил рисунки магистратской печати для одного из городов, ранее находившегося в шведском владении^***, а также печати Академии^****, участвовал в создании знамен для морских полков^*****. Поэтому нет ничего удивительного в том, что именно ему было поручено создать гербы для знамен слободских полков. Хотя, по мнению самого Бекенштейна, «сие дело до геролдс-конторы принадлежит», он выполнил задание, представив свое «мнение» о знаменах слободских полков, расположенных в городах Сумы, Харьков, Изюм, Ахтырка, Острогожск, а также описание и рисунки гербов (рис. 20), которые могли изображаться на знаменах этих полков^******. В качестве вспомогательного материала для работы Бекенштейну было предоставлено описание пяти городов, по-видимому очень невыразительное, без каких-либо индивидуальных особенностей каждого города. По поводу этого Бекенштейн писал, что он надеялся о состоянии городов найти «в помянутой ведомости некоторые известия, но очень мало полезного увидел, потому что о первом тамошнем городе немного упомянуто, а о прочих четырех объявляется, что они в таких же обстоятельствах находятся, как я первый»^******. Кроме того, Бекенштейн имел в своем распоряжении пять тетрадей рисунков полковых и сотенных знамен, присланных от князя А. И. Шаховского с Украины, на некоторых знаменах изображались гербы. По поводу этих гербов Бекенштейн сделал заключение, что они происходят от польских фамилий, и усомнился в возможности их помещения на новых знаменах^*******.

^****(Материалы, т. II, с. 518; Пекарский П. П. История имп. Академии наук, т. I, с. 210.)

^******(Материалы, т. II, с. 538—546. Рисунки гербов, выполненные черными чернилами, цвета и металлы обозначены штриховкой, помещены на полях подлинника представленного Бекенштейном «мнения» (ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 39, л. 121—130).)

Рис. 20. Рисунки гербов для знамен слободских полков, расположенных в городах Сумы, Харьков, Изюм, Ахтырка, Острогожск, сочиненные И. С. Бекенштейном

Рис. 20. Продолжение

Рис. 20. Окончание

14 ноября 1734 г. гербы, сочиненные Бекенштейном, из Академии наук были отосланы в Военную коллегию. Бекенштейн старался их составить «по состоянию тамошних мест», насколько это было возможно сделать, исходя из «ведомостей о городах». Например, «о городе Суме написано, что он сделан земляной на гористом месте, чего ради можно башню на горе представить, за которою две сабли накрест положенныя видны, или несколько на холмиках поставленных знамен, или такожде орла на горе сидящего»^*. Для города Сумы Бекенштейн предлагал 14 вариантов герба, которые он сочинил, используя сведения о местоположении города, природных условиях, видах произрастающих там лесных и садовых деревьев, кустарников, животном мире. Любой из этих гербов, по мнению Бекенштейна, мог быть употреблен.

Следующая серия гербов, предлагаемых Бекенштейном, была связана с названием города: «Острог называется полисадами окруженное место. Чего ради можно представить стену из палисадов, над которою государственный орел изображен. По знаменованию города Изюма можно употребить виноградныя кисти, или человека, одною рукою на плече саблю, а другою виноградную кисть держащего»^*. Когда Бекенштейн узнал, что назначение данных городов — охранять границы Российской империи, то предложил еще несколько вариантов гербов: закрытые ворота, защищаемые двумя стоящими по обеим сторонам вооруженными людьми; пирамида с государственным орлом и двумя накрест положенными саблями; стоящий на горе щит, за которым два копья накрест положены; рейтар между двумя горами, две поднятые руки, левая — с железами, а правая с мечом «для изъявления тому, что татарское порабощение саблею отвращается», и т. д. Несколько рисунков, сделанных Бекенштейном, должны были отражать «свойства народа», живущего в данных городах: «верхом сидящего казака», «человека по пояс, который копье на плече держит и лошадь за узду ведет»; вооружение жителей — две накрест положенные сабли; «храбрость сего народа» — львиная лапа, держащая сердце, и т. д.

Всего Бекенштейн представил на рассмотрение Военной коллегии 41 рисунок. Военная коллегия 25 апреля 1735 г. передала их на утверждение в Кабинет е.и.в. По указанию из Кабинета Военная коллегия должна была сделать на выбранных для городских гербов рисунках некоторые исправления: «в сумском две сабли синей краской неприлично, того ради надлежит те сабли написать белой краскою; в ахтырском в белом поле казак на белой же лошади, что також неприлично, вместо этого — лошадь черная или желтая; в изюмском на казаке платье весьма длинно и с отворотом напереди пол, а надобно написать платье покороче и не отворачивая пол; в харьковском в белом поле две руки, в том числе одна с черной саблей, вместо этого — поле желтое, саблю белую, а острогожский ... надлежащим образом учинен...»^*.

Из переписки Военной коллегии и Герольдмейстерской конторы последующих лет явствует, что еще в 1751 г. в гербах не было сделано никаких исправлений, не имеется сведений и об утверждении данных гербов верховной властью. В 1781 г. в журнале Герольдмейстерской конторы записано, что из Военной коллегии в Герольдмейстерскую контору не прислано для исправления до сих пор никаких рисунков гербов слободским полкам, «из чего видно, что оные ей ненадобны»^*. К этому времени князем М. М. Щербатовым был составлен новый знаменной гербовник (см. о нем § 4 настоящей главы), куда вошли и вышеуказанные слободские полки, однако гербы для их знамен имели совсем другой вид.

Гербовое творчество Бекенштейна не ограничивается знаменным гербовником. Есть основания предполагать, что он является автором «Проекта герба для нового города»^*, который должен был заложить на границе Башкирии и казахских степей И. К. Кирилов, руководивший созданной с этой целью экспедицией. Как явствует из заключительной фразы проекта («ежели бы имя сему городу известно было, то можно бы изображения по такому лучше расположить»), он составлялся еще до окончательного выбора места для заложения города, т. е. до определения его названия. Однако общие сведения о народах, населяющих территорию будущего города, отдельные сведения о природе края, сведения о предназначении этого пограничного города были известны автору «Проекта», и все эти скудные сведения нашли отражение в составленных им рисунках.

^*(Добросмыслов А. И. Материалы по истории России: Сборник укаов и других документов, касающихся управления и устройства Оренбургского края, 1734 год. Оренбург, 1900, т. I. с. 107.)

Наше предположение о том, что автором «Проекта» является Бекенштейн, базируется на идентичности стиля «мнения» (рис. 21) и «Проекта» — и тот и другой документы составлены в одинаковой форме абстрактного рассуждения, в форме предложения различных вариантов, сочиненных только на основании самых общих сведений человеком, лично не знакомым с обстоятельствами дела, — на схожести манеры исполнения предлагаемых рисунков. Последние составлены профессионально, с обозначением цветов и металлов при помощи штриховки, однако рисунки довольно примитивны, носят характер иллюстрации к описанию различных вариантов гербов. Отдельные сюжеты в гербах «мнения» и «Проекта» повторяются: изображение перекрещенных копий, эмблема орла с распростертыми крыльями, сидящего на вершине горы, и др. (рис. 22).

Рис. 21. Фрагмент «мнения» И. С. Бекенштейна с рисунками гербов для знамен

Рис. 22. Проект герба для нового города

Самые общие сведения о территории, на которой должен строиться новый город, и о его предназначении мог сообщить Бекенштейну Кирилов, с которым Бекенштейн был знаком и по заданию которого в 1732 г. занимался созданием магистратской печати. Можно предположить, что рисунок магистратской печати для нового города, описание которой дается в п. 8 «Привилегии городу Оренбургу» (рис. 23), опубликованной 7 июня 1734 г.^*, также составлен Бекенштейном. На печати — щит, трижды разделенный поперек золотыми и черными полосами (государственные цвета — свидетельство императорской милости) в знак того, что «трех подданных наших народов сей город защитою и прибежищем быть имеет», в щите изображены два копья в центре, два наверху, два по бокам как свидетельство того, «что оные народы сие оружие обыкновенно на войне употребляют». Тождество символов, использованных при создании данной печати и некоторых гербов «Проекта» [№ 3 («понеже здесь три народы совокуплены будут, то можно всякою (черной, золотой. — Н. С.) краскою три полосы изобразить»), № 5 («можно в оные разделения также и фигуры вставить, например, два копия, понеже сии народы копия в войне употребляют») ], наводит на мысль, что автор этих рисунков — одно и то же лицо, по всей вероятности Бекенштейн.

Рис. 23. Магистратская печать Оренбурга

Аналогичные приведенным в «Проекте» эмблемам изображения находим в упомянутой книге Бекенштейна^*.

^*(Beckenstein J. S. Op. cit, Tab. II, N 14—15; Tab. XIX, N 19; Tab. XXXI, N 9; Tab. XXXII, N 25.)

Военная коллегия делала попытку обратиться в Академию наук по поводу составления гербов на знамена и в последующие годы. Так, в промемории из Военной коллегии в Академию наук от 10 мая 1736 г. говорится: по представлению графа Миниха «ландмилицкие украинские полки по содержанию оных званием назначены по городам, почему надлежит как полковыя печати, так и на офицерских знаках и на гренадерских шапках пристойные гербовники (вероятно, гербы. — Н. С.) иметь», требовать от Академии наук сочинения «по званию и приличности мест, по правилам герольдическим тем полкам гербовников»^*. В промемории назывались 9 полков, которым надлежало составить гербы: Старооскольский, Новооскольский, Ефремовский, Борисоглебский, Белевский, Валуйский, Ливенский, Ряжский, Слободской. Между тем в указе о переименовании ландмилицких полков^** по реестру значится 20 названий: кроме 9 указанных выше, Рыльский, Путивльский, Курский, Севский, Белгородский, Брянский, Елецкий, Воронежский, Орловский, Козловский, Тамбовский. Гербы на знамена этих полков содержались в гербовнике, составленном под руководством Миниха.

Военная коллегия, таким образом, вела тщательный учет всех имеющихся городских эмблем. Именно в Военной коллегии в период вынужденного бездействия Герольдмейстерской конторы по составлению городских гербов были сосредоточены их рисунки.

Созданные для нужд военного ведомства изображения городских гербов не перешли немедленно в городскую практику, в частности на городские печати^*. Более того, несмотря на распоряжения об изготовлении печатей с городскими гербами, издавались указы о помещении на городских печатях изображения российского государственного герба. Так, «для прикладывания к выдаваемым купечеству из таможен и из ратуш паспортам» в Нерчинской и Иркутской провинциях повелено было сделать печать «доброго мастерства с гербом российским»^**. Правительственный указ от 20 ноября 1728 г. предписывал сделать в канцеляриях и конторах городов Рижской губернии, а также в Рижской губернской канцелярии печати с российским гербом, «а для отличности учинить на всякой печати надписание, которая печать которой канцелярии или конторы»^***. Между тем в это же время в Герольдмейстерскую контору были присланы описания и рисунки гербов этих городов^****, причем в сообщении из Риги подчеркивалось, что герб города изображается на знамени и печати, в Аренсбургской ратуше «в камне резаной герб обретается такой же, как печать», в Дерпте «чертеж герба... сходен с городской печатью»^***** и т. д.

^*(Демидова Н. Ф. Русские городские печати, с. 526.)

^****(ЦГИА Р, ф. 1343, оп. 15, д. 377, л. 228 об., 229, 235, 239, 258.)

Сравнение изображений на провинциальных печатях (по расписным спискам городов) с рисунками городских гербов, которые к середине 30-х годов XV в. были уже созданы, показывает, что в делопроизводстве лишь отдельных городов, например Астрахани, Пскова^*, использовались печати с изображением городского герба. В городах Владимир, Переяславль-Рязанский, Вятка, Коломна, Тула, Рыльск и других, по свидетельству провинциальных канцелярий, на печатях не изображались городские гербы, хотя к этому времени рисунки гербов этих городов были зафиксированы в гербовниках военного ведомства^**. Объяснение этого факта содержится в заявлении Герольдмейстерской конторы. В 1751 г. она потребовала от Военной коллегии сведения об утверждении сочиненных на полковые знамена гербов и подчеркнула, что «за неимением о апробации вышеписанного гербовника в Герольдмейстерской конторе известия, в губернии, провинции и города поныне для делания печатей рисунков не послано»^***.

^**(ЦГАДА, ф. 248, д. 1060, л. 4; д. 1052, л. 2—2 об.; д. 1267, л. 233 об., 234, 391, 535; д. 1064; Демидова Н. Ф. Русские городские печати, с. 526.)

Между тем, как это ни идет вразрез с общим положением о существовании городских эмблем только в радиусе действий военного ведомства, наблюдается отождествление герба с городом как с особой самостоятельной административной единицей. Особенно это становится заметно, когда речь идет о новозаложенных городах.

Примером может служить упоминавшийся выше Оренбург. Большая заслуга в формировании представления об обязательности для новозаложенного города герба принадлежит И. К. Кирилову, а затем В. Н. Татищеву.

Кирилов познакомился с идеей создания гербов русских городов, несомненно, еще в период деятельности в Герольдмейстерской конторе Санти. Исследователи неоднократно отмечали, что Кирилов при написании своего труда «Цветущее состояние Всероссийского государства» использовал сведения о городах, присылаемые в ответ на запросную анкету Санти^*. Естественно, при характеристике городов Кирилов не считал возможным сообщать, что город имеет определенный герб, как это отмечали авторы при описании городов, скажем, в последней четверти XV в. В период написания его труда процесс официального составления городских гербов только начинался, однако идея полного и всестороннего описания города, в том числе и его исторического лица (год основания города, имя основателя, важнейшие события из истории города и т. д.), принятая в качестве отправного момента при составлении герба города, четко прослеживается в работе Кирилова. Он даже сетует на скудость исторических сведений: «а особливо немногие городы годами, в коих они строены, означены»^**.

^*(Андреев А. И. Труды В. Н. Татищева по географии России. — В кн.: Татищев В. Н. Избранные труды по географии России. М., 1950, с. 9—10; Новлянская М. Г. И. К. Кирилов — географ XV в. М.; Л., 1964, с. 19—20.)

^**(Кирилов И. К. Цветущее состояние Всероссийского государства. М., 1977, с. 35.)

Неоспоримым доказательством знакомства Кирилова с ответами на анкету Герольдмейстерской конторы является обнаруженное в ее делах сообщение секретаря Санти Ардабьева о том, что в 1726 г. «доношения, присланные из губерний и провинций и из городов к сочинению гербов городам, ... он по приказу графа Сантия отдал Правительствующего Сената обер-секретарю Ивану Кирилову»^*.

Кирилов акцентировал внимание на детальном описании города и в более поздних своих работах. Так, в инструкции, данной геодезистам в 1731 г., он рекомендовал всесторонне описывать город, замечая, что хотя в ландкартах и обозначаются города, но без всякого описания, поэтому неизвестно, что в них особенное, отличающее от других^*.

^*(Новлянская М. Г. И. К. Кирилов и его Атлас Всероссийской империи. М.; Л., 1958, с. 11.)

В последующей своей деятельности Кирилов, по-видимому, непосредственно соприкасался с территориальными эмблемами. Об этом свидетельствует его соглашение с Бекенштейном о создании магистратской печати в 1732 г., причем Бекенштейн просил Кирилова «сообщить» ему санкт-петербургский герб^*, помещение на территориальных картах, напечатанных им, герба данной территории, например на карте Ингерманландии 1727 г. внизу слева изображается герб последней^**. По запросу Кирилова ему одному из первых посылается книга Бекенштейна «с сообщенными при оной печатными фигурами»^***.

^**(Новлянская М. Г. И. К. Кирилов и его Атлас Всероссийской империи, с. 43; Она же. И. К. Кирилов — географ XV в., с. 50—51.)

В связи со всеми этими фактами находятся вполне вероятные действия Кирилова по поводу создания особой магистратской печати для учреждаемого им города, а также городского герба. Повторяю: упомянутый выше «Проект герба для нового города», судя по тому, что автор еще не знал названия города — «Оренбург звание свое получил по привилегии, пожалованной сему городу в 1734 г. июня 7 дня»^*, - был составлен до отправления экспедиции. На одном из вариантов «Проекта» Кирилов или кто-то из сотрудников экспедиции^** сфокусировали свое внимание на изображении орла, сидящего на вершине горы^***. Однако первоначальный рисунок в значительной степени изменился: орел изображен со сложенными крыльями, на голове орла появилась корона, по сторонам гербового щита — знамена и предметы воинского снаряжения. Такая эмблема помещена над рисунком Я. Касселя, изображавшим Оренбург в 1734 — 1736 гг.^****

^*(Рычков П. И. Топография Оренбургская, то есть обстоятельное описание Оренбургской губернии. СПб., 1762, с. 6. Впоследствии застроенный Кириловым город правительственным указом 9 августа 1739 г. был переименован в Орскую крепость (Там же, с. 8).)

^**(В литературе существует тенденция связывать оренбургское герботворчество с именем И. Г. Гейнцельмана (Новлянская М. Г. Научные работы Оренбургской экспедиции (1734—1737). — Труды Института истории естествознания и техники, М., 1959, т. 27, с. 38; Она же. И. К. Кирилов — географ XV в., с. 124; Демидова Н. Ф. Отражение политики русского правительства в Башкирии в гербах и печатях ее городов XVII—XV вв. — В кн.: Южноуральский археографический сборник. Уфа, 1973, вып. 1, с. 116). По собственному заявлению Гейнцельмана, он «при Оренбургской экспедиции употреблен был к учреждению гербов новозаложенным городам и полковым знаменам», но таким же знатоком «герольдической науки» выставлял себя и его конкурент И. К. Генингер — речь шла о должности товарища герольдмейстера. Упоминают о службе Гейнцельмана у Миниха якобы в то время, когда под руководством последнего создавался знаменной гербовник. Гейнцельман действительно служил в походной канцелярии Миниха в 1732—1734 гг. (Сб. РИО. Юрьев, 1909, т. 130, с. 534), однако гербовник создавался в Конторе инженерного правления и значительно раньше, так что Гейнцельман не имел к его созданию никакого отношения. Далее. Насколько нуждался Кирилов в человеке, сведущем в геральдике? В штатном расписании экспедиции (Добросмыслов А. И. Указ. соч., с. 79—84), поданном на утверждение правительству, нет должности историографа, которую исполнял затем Гейнцельман. По-видимому, эта должность родилась в значительной степени благодаря усилиям самого Гейнцельмана: ее «исправление» влияло на установление ему оклада, почти вдвое превышающего прежний, а впоследствии, с пожалованием ему от Кирилова чина асессора, увеличенного до 900 руб. в год. Программа действий Гейнцельмана в экспедиции Кирилова изложена им самим в документе, где речь идет о естествознании и сборе сведений о народах, населяющих край (ЦГАДА, ф. 199, оп. 2, портф. 512, д. 4— «Мнение Гейнцельмана об экспедиции ст. с. И. К. Кирилова в Калмыцкую землю»); в ней не упоминается о работе, связанной с составлением гербов. Татищев, уволивший Гейнцельмана из Оренбургской экспедиции, в доношении Сенату писал, что Гейнцельман почти год отсутствовал в экспедиции, в асессорах быть не способен — «жалованье брал напрасно»; проверивший лично всю работу Гейнцельмана Татищев ничего не пишет о его труде в области геральдики (ЦГАДА, ф. 248, кн. 134, л. 860—861). Возможно, этот отзыв о деятельности Гейнцельмана, а может быть, и другие обстоятельства, например отсутствие у Гейнцельмана достаточных сведений о геральдическом искусстве, послужили причиной отказа ему в должности товарища герольдмейстера, которую в 1739 г. занял Генингер (Сб. РИО, т. 130, с. 533—535). В правление Анны Леопольдовны Гейнцельман, правда, был назначен на должность советника Герольдмейстерской конторы, но через несколько месяцев был с нее уволен (ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 3, л. 217—217 об.). Такой «послужной список» Гейнцельмана заставляет усомниться в его активной деятельности в качестве герботворца, а инициатором создания отличительного знака новоучрежденного города выступает Кирилов, который предпринял ряд мер к осуществлению своего замысла еще до отправления экспедиции.)

^***(Демидова Н. Ф. Отражение политики русского правительства в Башкирии в гербах и печатях ее городов, с. 118.)

^****(Новлянская М. Г. Научные работы Оренбургской экспедиции, с. 33.)

Однако на основании последующих действий Татищева, сменившего Кирилова на посту руководителя Оренбургской экспедиции, а затем комиссии, который добивался официального утверждения герба города Оренбурга и предлагал на рассмотрение рисунки этого герба^*, можно заключить, что в отличие от магистратской печати, официально утвержденной 7 июня 1734 г., признания верховной властью герба города Оренбурга при Кирилове не последовало.

^*(ЦГАДА, ф. 248, кн. 1164, л. 917—918 об. П. И. Рычков сообщает о решениях правительства, последовавших в ответ на доношения Татищева: «Получены были на разныя его, тайнаго советника, доношения всемилостивейшие указы, между которыми указом от 30 декабря 1737 и сие было определено, чтоб городу Оренбургу, кроме магистратскаго, особый герб иметь и оный в оренбургском драгунском полку на знаменах и на прочих полковых принадлежностях употреблять» (Рычков П. И. История Оренбургская (1730—1750). Оренбург, 1896, с. 41). Рисунки этих гербов имеются в рукописи П. И. Рычкова «Известия о начале и состоянии Оренбургской комиссии» (ЦГАДА, ф. 181, оп. 1, д. 52/72, л. 13 об., 58—58 об.) (рис. 24).)

Рис. 24. Рисунки гербов, которые В. Н. Татищев предлагал утвердить Оренбургу и Исетской провинции

Татищев развернул в этом плане широкую деятельность. Хотелось бы отметить, что не только желание идеологически подкрепить политику царского правительства, проводником которой являлся Татищев и которая нашла яркое выражение в символах, избранных им для гербов новоучреждаемых городов и провинций, о чем абсолютно справедливо пишет Н. Ф. Демидова^*, определило действия Татищева, когда он выступал в роли герботворца. В конце концов он мог не поддержать подобных начинаний своего предшественника. Однако Татищев предстает перед нами убежденным сторонником идеи территориального герба, что, по-видимому, объясняется его давним знакомством с геральдикой. Факты, свидетельствующие об этом знакомстве, зафиксированы в «Истории Российской» и других сочинениях Татищева. Татищеву было известно о намерении создать городские гербы еще в правление Петра I: «Петр Великий, видя, что те гербы (сочиненные при Алексее Михайловиче. — Н. С.) сочинены весьма неисправны и со обстоятельствы истореи несогласны, повелел графу Брюсу и Толстому, разсмотря, исправить; о которых же на упоминаемые в титуле не зделано, вновь согласные со историею сочинить, а потом чтоб и всем градом зделать, но оное видно, что не зделано»^**. Знал Татищев и о рассылке по городам для сбора сведений о них анкет, возможно, знакомился с содержанием ответов, так как характеризует их следующим образом: «те описания от неискусных порядочно и достаточно по предписанным запросам сочинены быть не могли, многие явились неполны, или неисправны, или совсем негодны»^***.

^*(Демидова Н. Ф. Из истории разработки печати и герба Зауральской Башкирии. — В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины. Свердловск, 1974, сб. 1, с. 34—35; Она же. Отражение политики русского правительства в Башкирии в гербах и печатях ее городов, с. 118—119.)

^**(Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1962, т. I, с. 370.)

^***(Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1962, т. I, с. 347.)

В «Предложении о сочинении истории и географии России», присланном в Академию наук в 1737 г., Татищев акцентировал внимание предлагаемой анкеты на вопросах, связанных с историей города, его основанием, археологических изысканиях^*. Несколько позднее Татищев предлагал следующую схему описания территориального пункта в «гисторическом качестве»: 1) имя, 2) время и причина, 3) приключения, 4) знаки. Под знаками Татищев понимал «гербы градов, пределов и областей, когда оной во употребление принят или пременен...»^**.

^*(Татищев В. Н. Избранные труды по географии России, с. 86—88.)

^**(Татищев В. Н. Избранные труды по географии России, с. 205.)

Таким образом, территориальный герб воспринимался Татищевым как непременный символ административной единицы — провинции, области, города.

Непосредственные занятия Татищева геральдикой относятся к началу 30-х годов. Как известно, на коронации Анны Иоановны Татищев был обер-церемониймейстером^*. Под его наблюдением печаталось описание торжеств, посвященных коронации, сопровождаемое рисунками и чертежами. Переписка по этому поводу с Академией наук, замечания по изображению отдельных фигур и символов, высказанные им, свидетельствуют о компетентности Татищева в вопросах геральдики^**. Вскоре после этого Татищев занялся изучением происхождения русского государственного герба. До нас дошло его исследование в виде краткого реферата, помещенного в «Истории Российской»^***. В этом труде дается изложение и других геральдических сюжетов^****. Однако занятия геральдикой, так же как и генеалогией, Татищеву пришлось вскоре прекратить. Об одной из причин этого он сообщил в письме И. Д. Шумахеру: «Генеологиа великих и протчих князей наибольшую нанесет трудность; не меньше же и описание гербов, чтоб с геральдикою и гисториею согласовали; в чем я хотя трудиться намерение было положил, токмо иное темнота древности, иное резон пол[итический] воспретили, и для того на время оставил»^*****. Татищев вновь заинтересовался гербами, как уже было сказано, в 1737 г., когда, используя книгу «Символы и емблемата»^******, составил проекты гербов Оренбургской и Исетской провинций.

^*(Попов Н. А. В. Н. Татищев и его время. М., 1861, с. 133.)

^***(Татищев В. Н. История Российская, т. I, с. 368—370.)

^****(Татищев В. Н. История Российская, т. I, с. 340, 352, 354, 356-357; Л, 1968, т. VII, с. 176, 427.)

^******(Демидова Н. Ф. Из истории разработки печати и герба Зауральской Башкирии, с. 34—35.)

Приведем описание проектов гербов, составленных Татищевым (рис. 25).

Рис. 25. «Представление о гербах» Оренбургской и Исетской провинций В. Н. Татищева

«№ 1. Счит простой, поле черное, в нем столп серебреной под короною золотою императорскою в знак непоколебимой власти российской, притом лошадь дикая, которых тут множество, по природе желтая с тремя головами в знак трех орд, от единой произшедших, оная привязана к низу столпа.

№ 2. То же самое, токмо верхняя голова назад (изъясняю сей ветреное состояние киргизов). Над считом корона татарская с зубцами или княжеская, притом три знамени татарских, разрезных надвое и висячих вниз.

№ 1. В черном поле стена каменная белая в знак утверждения сей страны новопостроенными крепостми, к той стене прикован желтый пес в знак покорения башкир...

№ 2. В черном поле белой полисад, перед которым к приколу привязан верблюд, значит то же, над считом та же корона татарская или графская, а над нею верблюжья голова»^*.

Геральдическое творчество Татищева не ограничивалось данными гербами. Несколько лет спустя он предлагал на рассмотрение Сената три рисунка герба для помещения на печати Казанской губернской канцелярии^*.

Идея создания знака, олицетворяющего город, выходит за рамки явления, связанного с учреждением новых территориальных пунктов — городов и провинций. Она проявляется и в других процессах, например при возникновении новых полков, которое влечет за собой обязательное название их по имени города, а вслед за этим создание рисунка герба этого города для помещения на знамени полка. Для названия полка избирается наименование не просто населенного пункта, а именно города, так как только с понятием «город», а не просто «населенный пункт» ассоциируется, по-видимому, понятие «герб». Пример тому можно найти в тексте одного из документов об «именовании ландмилицких полков»^*. На предложение прислать свое мнение о наименовании ландмилицких полков, создаваемых на закамской линии, тайный советник Ф. В. Наумов без колебания отвечал, «что прилично оные полки именовать по званию тамошних пригородов, а именно: которые набраны из-за Камских, первой Шешминской, второй Билярской, понеже до оные против других тамошних городов лучше...». Через некоторое время поднимается вопрос о создании знамен с гербами этих и еще двух городов^**.

Идея городского cимвола находит выражение и в других сферах общественной жизни, в частности при формировании института пробирного надзора. Организация пробирного дела в России прошла несколько этапов^*. Надзор за клеймением изделий из драгоценных металлов находился последовательно в ведении Оружейной палаты, Приказа морского флота, канцелярии Сената. Указом от 24 января 1729 г. клеймение изделий отдавалось в ведомство Монетной конторы^**, «потому что при той конторе имеются пробирные мастеры и верпыя пробы». С этого момента пробирное дело поднимается на новую ступень. Отказываются от клеймения изделий на ярмарках^*** — клеймение концентрируется в городах, где им занимаются специальные пробирные мастера. Вместе с подготовкой кадров пробирных мастеров, которых предполагалось набрать из детей серебряников по городам и обучить в Москве в Монетной конторе на средства купечества этих городов, «понеже оные будут обучаться больше для пользы купечеству»^****, встал вопрос и о форме и внешнем виде клейм, которые вручались пробирерам. В каждую губернию и провинцию посылался пробирный мастер, которому давались из Монетной конторы клейма, на них — «тех провинций и городов гербы и при том год и пробовального мастера имя литерами»^*****. В результате корректирования этого постановления через год был опубликован указ, в котором четко обозначалась граница действий пробиреров: «а в других городах, кроме губернских и провинциальных городов, тем пробовальным мастерам не быть»^******. Согласно данному указу рисунки городских гербов для клейм должна была представить Герольдмейстерская контора^*******. Однако отчасти из-за плачевного состояния дел по рисованию гербов в Герольдмейстерской конторе, отчасти из-за того, что вообще мероприятие по обязательному клеймению изделий в городах прививалось плохо^********, клейма с городскими гербами появились лишь через несколько лет. Сразу же в действие вступили клейма с изображением двуглавого орла. Например, клеймо Санкт-Петербургской «пробовальной палатки» состояло «в трех знаках, а именно: двоеглавном орле, имени пробирного мастера и звания настоящего года цифрами»^*********. В Москве с 1733 г. вводится клеймо с изображением двуглавого орла с подписью «Москва» в фигурном щитке. Изображение всадника, поражающего дракона, который впоследствии утверждается как герб города Москвы, появляется на клейме при Елизавете Петровне, в 1741 г.^**********

^*(Голъдберг Т. Г. Очерки по истории серебряного дела в России в первой половине XV в. — Труды Государственного исторического музея, М., 1947, вып. XV, с. 10—11.)

^********(Постникова-Лосева М. М. Костромское серебряное дело XV—XIX вв. — Труды Государственного исторического музея, вып. XV, с. 160.)

Исследователи считают наиболее ранним клеймом с изображением городского герба клеймо города Соликамска 1736 г.: изображение руки, выходящей из облака и держащей натянутый лук со стрелой, креста и букв «ГС» и «К», т. е. «город Соликамск»^*. Данная эмблема, как известно, издавна связывалась с Вяткой. Однако в ведомости, присланной в Герольдмейстерскую контору в 1725 г. из Вятской провинции, сказано, что в ней «прежнего герба не имеется»^**, а в доношении 1728 г. из Соликамска описывается рисунок имеющейся в канцелярии городовой печати — выходящая из облака справа от зрителя рука держит натянутый лук со стрелой, над ней — крест, вокруг надпись: «Царского величества печать города Соликамска»^***, так что рисунок клейма был идентичен изображению на существовавшей в Соликамске печати. К 1738 г. относится клеймо с гербом города Новгорода^****.

^*(Голъдберг Т. Г. Указ. соч., с. 50; Постникова-Лосева М. М. Русское ювелирное искусство. М., 1974, с. 298.)

^****(Постникова-Лосева М. М. Русское ювелирное искусство, с. 269.)

Московская Монетная контора, чью непосредственную просьбу о присылке рисунков гербов Герольдмейстерская контора не удовлетворила, прибегла к помощи Канцелярии монетного правления. В 1739 г. последняя дважды обращалась в Герольдмейстерскую контору с просьбой «прислать всех губерний и провинций и знатных городов гербы»^*. Посланный от нее в 1740 г. резного дела ученик Нагибин срисовал рисунки «старых гербов»^**: московского, киевского, владимирского, новгородского, казанского, белозерского, ярославского, черниговского, вятского, переяславль-рязанского, санкт-петербургского, ростовского, рижского, перновского, венденского, эзельского, дерптского, астраханского, сибирского, псковского, смоленского, ревельского, нижненовгородского, пермского, великолукского, нарвского, тверского, выборского, симбирского, аренсбургского, «против которых сделаны... на Монетном дворе клейма и в Москву в Монетную канцелярию отправлены»^***.

^*(ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 39, л. 144—145; оп. 1, кн. 217, л. 363.)

^**(ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 39, л. 144—145; оп. 2, кн. 39, л. 150.)

Однако данными рисунками все запросы не были удовлетворены, и Канцелярия монетного правления снова и снова обращалась в Герольдмейстерскую контору с просьбой о присылке рисунков городских гербов^*.

В процессе становления экономико-географического изучения России, входящего в сферу деятельности Академии наук, территориальный символ также занимает определенное место. Практическое воплощение этого процесса — составление карт, атласов, географических описаний — не обходилось без использования эмблем, символизирующих тот или иной город. Ж. Н. Делиль, руководивший в Академии наук созданием карт, еще в 1728 г. подчеркивал, что издание карт России должно сопровождаться географическим и историческим описанием страны, снабженным интересными заметками об особенностях каждого края или нравах населения. Он считал, что без подобных заметок география слишком суха и может интересовать лишь узкий круг лиц^*. Действуя в свете данной установки, Академия наук собирала сведения о городах и городских гербах. Как уже указывалось, в 1732 г. в Академию наук была отослана большая коллекция рисунков городских гербов из Герольдмейстерской конторы. 8 марта 1737 г. доношением в Сенат Академия наук сообщала, что для печатания на российском и немецком диалектах описания математической, физической, политической географии, «которые при Академии обще издано будет грыдорованием на российском же и немецком диалектах к Атласу», ей необходимы гербы городов Российской империи, ведомости и примечания, имеющиеся, по ее сведениям, в Герольдмейстерской конторе^**. Все эти сведения она просила сообщить «в дополнение к географии о Российской империи».

^*(Гнучева В. Ф. Географический департамент Академии наук XV в. — Труды Архива Академии наук Р, М.; Л., 1946, вып. 6, с. 129—131.)

На картах и планах отдельных городов все чаще стала помещаться городская эмблема^*.

^*(Гнучева В. Ф. Указ. соч. Прилож. 1, № 12, 16 — «Карты и планы», рис. 1, 2.)

Рис.1. Государственная печать Ивана : а — лицевая сторона; б — оборотная сторона

Рис.2. Печать царского наместника в Ливонии. 1564 г.

Герб города Санкт-Петербурга помещался на медных монетах достоинством в 5 коп., которые выпускались в правление Елизаветы Петровны^*. Территориальные эмблемы украшают даже официальные документы^**.

^*(Спасский И. Г. Русская монетная система. Л., 1970, с. 192, 194.)

^**(Привилегия в виде художественно оформленной жалованной грамоты, выданной в 1736 г. правительством Анны Иоановны «Еремееву с товарыщи» (разрешение на постройку в Москве суконной фабрики). Текст грамоты заключен в рамку, которую составляют территориальные гербы (28) Российской империи, — Paris. Bibliotheque Nationale, F-Slave, 43. Воспроизведение документа было любезно предоставлено мне В. И. Бугановым.)

Усилившееся общественное внимание к отличительным знакам городов, примеры которого приведены выше, многочисленные запросы в Герольдмейстерскую контору и просьбы прислать рисунки городских гербов заставили герольдмейстера активизировать действия конторы в этом направлении, а правительство — принять меры по упорядочению хранения рисунков городских гербов, а также по укомплектованию штата Герольдмейстерской конторы сведущими людьми. В 1737 г. возобновил работу в Герольдмейстерской конторе живописный мастер Чернавский, который «отправлял городовые гербы по губерниям»^*. Герольдмейстер Квашнин-Самарин посылал промеморию за промеморией в Академию наук, куда была передана в 1732 г. книга «регулов герольдических» на иностранном языке, ранее принадлежавшая Санти, требуя ее перевода на русский язык и присылки в Герольдмейстерскую контору^**.

Городские гербы становятся предметом специального рассмотрения в Сенате. Сенат издает указ^* о хранении подлинных рисунков гербов в Герольдмейстерской конторе, рассылать же по запросам, в частности, в Академию наук, разрешалось только копии. Подлинные гербы, ранее присланные в Академию наук из Герольдмейстерской конторы, возвращались обратно в контору.

По представлению Сената, Кабинет министров решал вопрос о кандидатуре «сочинителя гербов». Сенат мотивировал свое предложение о расширении штата Герольдмейстерской конторы следующим образом: «понеже де многие городы своих гербов не имеют, того ради...» необходимо, чтобы сочинением гербов занимался особый человек «на месте герольдмейстерского товарища графа Сантия»^*. На рассмотрение Кабинета были представлены две кандидатуры — И. К. Генингера^** и И. Г. Гейнцельмана. Именным указом императрицы 29 ноября 1739 г. советником Герольдмейстерской конторы «наместо бывшего герольдмейстерского товарища графа Сантия» был назначен Генингер. Следов его деятельности в Герольдмейстерской конторе не сохранилось, кроме просьб в Сенат об определении в контору переводчика, без которого «обойтись никак невозможно»^***. Впрочем, через год Генингер был взят ко двору Анны Леопольдовны, и на несколько месяцев его заменил Гейнцельман.

^**(Генингер начинал свою карьеру в качестве «надзирателя и учителя юношей всякой учтивости и приятного обхождения» при Академии наук в 1726 г. (Материалы, т. I, с. 171). В 1728 г. определен «для рисования ботаники и анатомических вещей и у сочинения гистории натуральной при Академии» (Там же, с. 414). В ходатайстве о предоставлении ему новой должности Генингер пишет, что он «в герольдической науке и в знании чужестранных языков, а особливо латинского, немецкого, французского и в английском искусен, также историю, географию, политику, генеалогию, церемониал и рисование знает...» (Сб. ГИО, т. 130, с. 535))

Дело составления гербов с приходом в Герольдмейстерскую контору названных иностранцев не получило надлежащего развития, поэтому еще при Генингере началось подыскивание новой кандидатуры. Выбор пал на человека, обладающего хорошими способностями и разносторонними знаниями, прекрасно владеющего иностранными языками, который, по-видимому, обладал также такими качествами, как высокая ответственность за порученное дело, исполнительность, трудолюбие. Этим человеком был Василий Евдокимович Адодуров, первый русский адъюнкт Академии наук. 17-ти лет в 1726 г. он был принят в верхний класс гимназии Санкт-Петербургской Академии наук^*. На следующий год он уже в списках учеников академии, обучающихся физике и математике. В 1728 г., по его собственным словам, Адодуров определен «к переводным делам» в канцелярию Академии наук^**. Обучаясь точным наукам у виднейших профессоров Академии (у профессора Бернулли — физике, у Эйлера — математике, у Лейтмана — оптике и механике), Адодуров проявил блестящие способности, стал в 1733 г. адъюнктом по кафедре математики. В то же время главным его намерением было «физику доканчивать, дабы со временем самому профессорского чина удостоиться», — сообщалось в одном из доношений Академии наук в Сенат^***. Одновременно Адодуров углублял свои познания в иностранных языках, причем овладел ими настолько, что занимался «переводами ученых дел», в частности перевел на русский язык сокращенную механику, математику Эйлера. В цитированном выше доношении сообщалось также, что Адодуров «свои труды читает в Российском собрании, а притом слушает всяких переводов, которых другие читают, и старается, чтоб оные переводы на российском языке исправно в печать выходили. Впредь будет всякие выходящие математические и физические книги и вещи по-русски переводить...»^****.

Велики заслуги Адодурова и в «приведении в большее совершенство русского языка». Современные филологи считают его автором первой русской грамматики на родном языке, предшественником М. В. Ломоносова в деле грамматического описания и кодификации русского литературного языка^*.

^*(Изучению трудов Адодурова в области русского языкознания посвящена монография Б. А. Успенского «Первая русская грамматика на родном языке». М., 1975.)

Разносторонняя одаренность Адодурова резко выделяла его из всех других обучающихся в Академии в 30-е годы. На него возлагались надежды профессоров не только точных наук, но и гуманитарных: «должен он элоквенции и истории сего государства обучаться, дабы со временем в сей науке быть достойным профессором»^*. Миллер рассказывал, что Адодуров был его учеником, и отмечал врожденные способности и прилежание последнего^**.

^**(Пекарский П. П. История имп. Академии наук, т. I, с. 503.)

Знания и способности Адодурова снискали ему славу человека, который мог разобраться в любом сложном деле, освоить новые науки^*. Вероятно, этот факт сыграл не последнюю роль в выдвижении его кандидатуры «к сочинению гербов». Еще в мае 1740 г. Кабинет потребовал от Академии наук известия: «имеющийся при академии адъюнктус Ададуров в какой именно должности состоит, и ежели его определить, кроме той Академии в другое место, то должность его можно ль другими исправлять^** Академия решительно воспротивилась намерению правительства поручить Адодурову новое дело. Перечислив многочисленные заслуги Адодурова в науке, в доношении в Сенат она подчеркивает: «От сего видно, что его способно от академии отлучить не можно; но наипаче надлежит ему на-крепко повелеть, чтоб он от всех посторонних дел, которые не до его должности касаются, воздерживался и прилежал бы со всяким радением к академическим делам, дабы принятое о нем намерение со временем действительно исполниться могло»^***.

^*(В одном из доношений Адодуров, например, писал: «По приказу главного академии командира... фон Корфа и по разсуждению Академии наук положена на меня сия должность: чтоб во всякой вторник, среду, четверток и субботу публично в академии показывать надлежащие до российского языка правила, а по совершении оных толковать на том же языке риторику. К исполнению которого дела принужден я все, что до того надлежит, сам вновь сочинить, и на то употреблять тем больше времени, что в сем, как весьма новом деле, по сие время еще никакого предводителя не имеют, которому бы в том можно было последовать» (Материалы, т. , с. 755).)

Несмотря на несогласие Академии наук, Адодуров привлекался к делам Герольдмейстерской конторы сначала для перевода описания церемонии погребения Анны Иоановны, а затем, с апреля 1741 г., — в помощь только что назначенному советником Гейнцельману^*.

Как уже отмечалось, Гейнцельман через несколько месяцев получил отставку от службы в Герольдмейстерской конторе, так что к концу 1741 г. «при сочинении гербов обретался один асессор Ададуров»^*. В начале 1742 г. Адодуров окончательно оставил службу в Академии наук, и в дальнейшем его энергия и способности находят применение в организации российского герботворчества, которое с этого времени окончательно закрепляется за Герольдмейстерской конторой.

Буквально с первых дней пребывания в новой должности Адодуров вместе с новым герольдмейстером Н. М. Желябужским развернул работу по упорядочению герботворчества. Она шла в двух направлениях: во-первых, сбор книг по геральдике, генеалогии, истории, т. е. создание при Герольдмейстерской конторе соответствующей библиотеки; во-вторых, сбор всех рисунков гербов из различных ведомств, т. е. сосредоточение уже созданных гербов в Герольдмейстерской конторе. Последняя покупает в Канцелярии конфискации часть книг А. П. Волынского, обращается с прошением в Сенат передать ей из той же канцелярии некоторые книги Д. М. Голицына^*. По настоянию Адодурова продолжаются поиски книги «регулов герольдических», принадлежащей Санти и отосланной в 1732 г. в Академию наук. В конце концов книга была найдена у князя А. М. Черкасского, который в 1742 г. передал ее в Герольдмейстерскую контору^**.

^*(Корсаков Д. А. Из жизни русских деятелей XV в. Казань, 1891, с. 264-265.)

На несколько лет растянулась переписка между Герольдмейстерской конторой и Академией наук по поводу перевода книги Бекенштейна. Адодуров, по-видимому, знал, что она переводилась в свое время на русский язык, и требовал от Академии наук этот перевод. В ответ Академия наук сообщила, что «краткое описание геролдики» «на русском языке хотя несколько было переводчиком Паульсеном и переведено, точию тот перевод совсем не годится. А ныне других к тому переводу за незнанием во оной книге материи переводчиков употребить некого»^*. Академия предлагала сделать перевод самому Адодурову, «который в герольдической науке, также в знании немецкого и французского языка особливое искусство имеет». Адодуров, к тому времени ставший уже советником Герольдмейстерской конторы, решительно отказался от каких-либо дел по переводу, ссылаясь на занятость. Переводом занялся работавший у профессора Миллера переводчик И. И. Голубцов, который выписал геральдические термины и представил их для перевода в Герольдмейстерскую контору. Однако Адодуров отослал бумаги обратно в Академию, объясняя свои действия тем, что положенного по штату переводчика в Герольдмейстерской конторе нет и «оных терминов ныне переводить некому»^**. По-видимому, Адодуров и Академия наук имели взаимные претензии, которые отражались на их взаимоотношениях. В частности, не всегда удовлетворялись запросы Адодурова о присылке ему из библиотеки Академии наук нужных книг.

Действия Адодурова по сосредоточению рисунков гербов в Герольдмейстерской конторе состояли на первых порах в рассылке промеморий и запросов о них в различные ведомства. Такие запросы в апреле — октябре 1741 г. были посланы: в Военную коллегию с требованием сообщить, «что сделано по сочиненному графом Сантием гербовнику, на знамена гербы учреждены ли и конфирмованы ли. И если учреждены и конфирмованы, то те гербы и происходящее в том дело были бы присланы в Герольдмейстерскую контору^*; в Иностранную коллегию, от которой требовались «всего государства гербовники, как городам, так и прочих, какие у них обретаются фамилиям гербы»^**; в Москву, в разрядный архив^***. В Москве требовалось отыскать также бывшего подмастерья Петра Гусятникова, у которого, по показаниям Чернавского, могли быть рисунки Санти.

Адодуров приступил и к практическому осуществлению герботворчества. Он создает дворянские гербы^*, пишет справку о санкт-петербургских гербах. Вопрос о гербах Санкт-Петербурга возник в связи с разделением города согласно правительственному указу от 27 октября 1737 г. на пять частей: Адмиралтейскую, Васильевскую, Санкт-Петербургскую, Литейную и Московскую^**. Комиссия о строении, которая ведала этим мероприятием, направила в Герольдмейстерскую контору промеморию с предложением «учинить городу Санкт-Петербургу и каждой части порознь особливый герб», причем прилагала и проекты гербов: для Адмиралтейской части — в белом поле синие якоря накрест, для Васильевской — в синем поле три белые рыбы, для Санкт-Петербургской — в зеленом поле белая городская башня, для Литейной — в черном поле желтая пушка, для Московской — в желтом поле копьем пробит черный змей (часть московского герба)^***. Инициатором «огеральдичивания» частей города Петербурга явился, по-видимому, Миних, когда-то уже выступавший в качестве герботворца: его подпись стоит первой под данной промеморией. Почти год пролежала промемория в Герольдмейстерской конторе; с приходом Адодурова был написан квалифицированный ответ^****. В нем сообщалось, что городу Санкт-Петербургу «герб уже учрежден, а именно: в красном поле стоящий золотой скипетр с государственным орлом, а при нем накрест наклонены два серебряные якоря, один морской, а другой речной, с изображенною над щитом золотою императорскою короною»; подчеркивалось, что этот герб уже «при многих случаях публично употреблен был и поныне употребляется», так что «оный так надлежит оставить». Герольдмейстерская контора решительно протестовала по поводу предоставления гербов отдельным частям города, разъясняя, что герб как особый знак, олицетворяющий город, может быть только один, «ежели же для полицейских или других каких распорядков в означенные части сей резиденции какие особливые знаки потребны, то может для тех порядков Комиссия о строениях учредить оные и в те части роздать по своему благоизобретению; что до Герольдмейстерской конторы уже не касается, токмо оные знаки за гербы тех частей для показанных резонов признаны быть не могут».

Деятельность Адодурова в Герольдмейстерской конторе только начиналась, когда произошел государственный переворот. Императрица Елизавета Петровна едва ли не первым своим указом — «Об учреждении Лейб-кампании»^* — необыкновенно активизировала деятельность Герольдмейстерской конторы, направив ее по определенному руслу: составление и рисование дворянских гербов и дипломов личному составу гренадерской роты Преображенского полка. Организатором процесса создания всего комплекса лейб-кампанских гербов явился Адодуров. Он же на первых порах был и непосредственным создателем проектов гербов. Так, он представил на утверждение в Сенат три варианта сочиненного им генерального лейб-кампанского герба^**. Елизавета Петровна самолично выбрала третий вариант^***. Адодуров же сочинял и другие дворянские гербы, в частности герб графа Г. П. Чернышева^****.

^**(ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 1, л. 815 об. — 816; кн. 3, л. 219.)

После утверждения генерального герба лейб-кампанцев Герольдмейстерская контора должна была составить и нарисовать более 300 индивидуальных гербов, а также написать к ним дипломы. Все это — помимо исполнения «текущих» дел: составление гербов и написание дипломов пожалованным в графское, баронское, дворянское достоинство, «отправление протчих, до Герольдмейстерской конторы касающихся в рисовании дел», в том числе Герольдмейстерской конторе надлежало, и это особо подчеркивалось в доношении последней в Сенат, «и до государственных провинций и городов принадлежащих гербов исправить и в состояние привести, которое все поныне почти еще и не зачинано»^*.

Понимая, что весь объем работы невозможно выполнить имеющимися силами (кроме Адодурова, рисованием гербов занимался только полуслепой И. Чернавский), Адодуров потребовал от Сената увеличить штат художников при Герольдмейстерской конторе до 10 человек^*.

По резолюции Сената к асессору Адодурову для рисования гербов были отосланы из разных ведомств живописные мастера, подмастерья и ученики. Из них четыре человека по истечении испытательного срока показали себя настолько способными к рисованию гербов, что Герольдмейстерская контора ходатайствовала перед Сенатом о зачислении их в штат. Это были: рисовальный мастер Яков Юрьев Петрулев, взятый из Инженерного корпуса, живописного дела подмастерье Матвей Мусикийский — из Кадетского корпуса, «которые оба имеют равное искусство и к рисованию гербов способны», живописного дела ученики Максим Арганецкий и Яков Нечаев, обучавшийся в Академии наук.

Обосновывая свою просьбу об оставлении этих художников для постоянной работы, Герольдмейстерская контора отмечала необычайную сложность и специфику рисования гербов, подчеркивая, что этому искусству необходимо дополнительно обучаться: «будет же для рисования тех гербов впредь також, как ныне, браться мастера станут на время, то еще надобно будет их тогда несколько времени обучать, понеже вышеписанные взятые живописный мастер, подмастерье и ученики сначала в гербовом рисовании надлежащего искусства не имели, и больше трех месяцев тому обучались, и пока такую способность не получили, тогда надлежаще рисовать гербов не могли, а ныне уже без нужды отправляют и впредь к тому еще больше привыкнут»^*.

Адодуров пополнял штат художников за счет талантливых учеников Академии наук. Первым из них был уже упоминавшийся Я. Нечаев — «лучший рисовальщик в рисовальном департаменте Академии наук»^*. Академия наук несколько раз пыталась отозвать «отданного на время» в Герольдмейстерскую контору Нечаева, аргументируя свое требование тем, что «он в науке своей рисовального и малярного художества весьма далеко произошел, а и мастера об нем засвидетельствуют, что из российских учеников такого острого понятия к обучению рисовального и живописного художества ни одного человека нет, как он, Нечаев, и для того надлежит ему у мастера Гриммеля начатую свою науку доканчивать, дабы он со временем мастером быть мог»^**. Академия наук предлагала вместо Нечаева любого другого своего ученика, но Адодуров ответил решительным отказом^***. Нечаев прослужил в Герольдмейстерской конторе до 1771 г. Его прекрасная работа не раз отмечалась^****, в 1750 г. он был назначен подмастерьем вместо ушедшего из Герольдмейстерской конторы Мусикийского, а в 1753 г. — рисовальным мастером с чином поручика, заменив Петрулева на посту руководителя всех живописных работ Герольдмейстерской конторы.

^****(Адодуров, например, доносил в Сенат, что Нечаев «в рисовальном деле против прочих живописцев особливое искусство и радение имеет» (ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 3, л. 631); Я. Петрулев в своем рапорте отмечал, что «подмастерье Яков Нечаев не токмо чистотой против протчих мастеров превосходит в деле, но и крайнее прилежание показывает в двойном деле, как для других начерно заготавливает, так и на пергамине не оставляет своего дела» (Там же, ф. 248, кн. 1414, л. 14).)

Кроме Нечаева, из Академии наук Адодуровым были взяты И. Иконников, И. Шерешперов, обучавшиеся вместе с Я. Нечаевым рисованию масляными красками у мастера И. Гриммеля^*. Шерешперов был прислан в Академию наук Кириловым в 1737 г. из Оренбургской экспедиции для обучения «малярному художеству»^**. Он также был одним из лучших учеников, и мастер Гриммель дал ему следующую характеристику: «Иван Шерешперов в рисовальном художестве успех показал, також и в малевальном художестве масляными и водяными красками подмастерьем быть достоин»^***. К рисованию гербов был определен также ученик Чернавского Иван Токарев, посланный для обучения в Академию наук, впоследствии живописный мастер Герольдмейстерской конторы.

Несмотря на укомплектование штата Герольдмейстерской конторы высокоодаренными живописцами, основная работа — производство лейб-кампанских гербов — продвигалась медленно. Через пять лет она все еще не была завершена, что вызвало неудовольствие императрицы, которая отказалась подписывать какие-либо дипломы, патенты и грамоты до тех пор, пока не будут созданы все гербы лейб-кампанцев. В связи с этим Адодуров потребовал нового увеличения количества писцов и живописцев, число последних должно было быть доведено до 30 человек^*. В 1748 г. при Герольдмейстерской конторе была учреждена Рисовальная палата, где под наблюдением Я. Петрулева работала, кроме уже названных художников, группа (12—13 человек) живописцев из разных ведомств^**.

^**(Лукомский В. К. О геральдическом художестве в России, с. 16.)

Основная деятельность Герольдмейстерской конторы по созданию гербов, таким образом, к середине XV в. развертывалась в сфере дворянского герботворчества. Территориальные гербы в силу этого отодвинулись на второй план, однако их создание продолжалось и стимулировалось запросами и заказами, поступавшими в Герольдмейстерскую контору.

Герольдмейстерская контора могла дать ответ по поводу имеющихся у нее гербов, скопированных с гербовников, хранящихся в других ведомствах. В 1742 г. в Герольдмейстерскую контору был прислан из Иностранной коллегии гербовник «тем знатным и провинциальным российским городам, которые в большом императорском титуле пишутся»^*, причем Иностранная коллегия подчеркивала, что «сверх того прочим Российской империи городам гербов в Коллегии иностранных дел не имеется». Гербовник копировался живописными мастерами Герольдмейстерской конторы, в том числе Петрулевым; работа по копированию была завершена в августе 1744 г. В том же году Герольдмейстерская контора удовлетворила запрос генерал-прокурора, который требовал необходимого «к описанию торжественной е. и. в. коронации... рисунка государственному знамю с изображенными на оном государственным и провинциальными гербами, о которых Академия наук представляет, что те гербы должны означены быть по правилам геральдическим...»^**.

В июне 1745 г. из Военной коллегии после неоднократных напоминаний был прислан для копирования знаменной гербовник^*. Его копировали ученики Токарев, Шишмарев, Рыков, но, после того как Адодуров обнаружил «неисправы», непосредственное наблюдение за копированием было возложено на Петрулева. Гербовник перерисовывался несколько лет и был окончен в 1751 г. Рисунки гербов с этого гербовника Герольдмейстерская контора отсылала в Монетную канцелярию в ответ на запросы последней в 1746 и 1756 гг. Согласно им были сделаны клейма в 40—60-е годы с гербами городов Архангельска, Астрахани, Великого Устюга, Владимира, Вологды, Вятки, Галича, Казани, Костромы, Москвы, Нижнего Новгорода, Новгорода, Орла, Санкт-Петербурга, Ростова, Рязани, Саратова, Смоленска, Соликамска, Суздаля, Твери, Углича, Ярославля^**.

^**(Постникова-Лосева М. М. Русское ювелирное искусство, с. 228—302.)

Герольдмейстерская контора контролировала теперь создание гербов на знамена полков. Если полковые гербы создавались вне Герольдии, то они обязательно поступали туда для копирования. Так, например, гербы четырех полков закамской ландмилиции (Шешминского, Сергиевского, Билярского, Алексеевского) были сочинены «по приличеству тамошних мест» в канцелярии оренбургского губернатора т. с. И. И. Неплюева^*. По представлению Военной коллегии Сенат утвердил рисунки для помещения их на знамена полков, отметив обязательное их копирование в Герольдмейстерской конторе^**. Адодуров должен был «оные гербы рассмотреть, в силу ль герольдических регулов па знамена сочинены, и по рассмотрению доложить Сенату»^***.

^*(ЦГАДА, ф. 248, кн. 491, л. 467—468; ф. 286, оп. 2, кн. 5, л. 721—730.)

В большинстве случаев гербы на полковые знамена сочинялись самой Герольдмейстерской конторой. В 1745 г. сочинен герб Бахмутского батальона^*, в 1747 г. — Кюменегорского полка^**, в 1754 г. — Пандурского полка^***, в 1757 г. — Слободского гусарского полка^****, в 1760 г. Сенат приказал сделать гербы и печати Македонского и Болгарского полков^*****. К сочиненному гербу вошло в обычай прикладывать «изъяснение». Например, в «Изъяснении на герб Кюменегорскому полку» отмечалось^******, что рисунок герба сочинен в трех вариантах «для разного употребления» на предметах амуниции, на полковой печати, на знаменах полка, хотя в основе он содержит одну и ту же фигуру: «в золотом поле красный натянутый лук со стрелою того же цвету, к правой стороне поперек щита обращенною, у которой копейцо и перья, також и тетива у лука черные, с красною вершиною щита и изображенною в ней золотою императорскою короною». Подчеркивалось, что для герба характерны определенные цвета в строгом сочетании: «вышепоказанным фигурам приложены здесь и определенные приличные им цвета, посредством которых сие изображение надлежащий вид герба получает»; надписей же герб «при себе не имеет» — возражение против мнения Военной коллегии, требовавшей подпись. Если же герб помещался на полковой печати, то вокруг него могла быть и надпись: «Печать Кюменегорского полку». Подробное разъяснение всех этих моментов должно было показывать, что сочинение гербов велось на научной основе, профессионально, в соответствии с возложенными на данное учреждение обязанностями.

Герольдмейстерская контора стремилась также сосредоточить в своем ведомстве и сочинение гербов городов. Примером может служить история возникновения герба города Ставрополя. В 1739 г. новопостроенную крепость-городок крещеных калмыков нарекли Ставрополем^*. В 1745 г. оренбургский губернатор Неплюев «обще с присутствующими в Оренбургской губернской канцелярии» представил в Сенат доношение о городе Ставрополе. В п. 30 доношения речь идет о печати и гербе города: «понеже в Ставропольской канцелярии судныя дела между поселяемыми там людьми необходимо случаются, которых... и более умножится, а герба и печати оному, яко новопостроенному городу, еще не придано», то этому городу необходимо учредить герб «для изображения на канцелярской печати»^**. Сенат приказал городу Ставрополю «приличный герб нарисовать» в Герольдмейстерской конторе. Спустя некоторое время Неплюев прислал в Сенат рисунок сочиненного в его ведомстве герба. Неплюев считал, что «по состоянию тамошнего места и поселяемых там крещеных калмыков прилично было изобразить на щитку в желтом или золотом поле калмыцкую круглую шапку, при реке положенную, позади которой два копья, а над нею изобразить в сиянии крест, что может знаменовать прежнее и нынешнее того народа состояние»^***. Сенат направил этот рисунок в Герольдмейстерскую контору, которая его решительно отвергла и сочинила «в силу регулов герольдических» своими собственными силами новый герб. Переводчик Герольдмейстерской конторы М. В. Приклонский, впоследствии асессор, составил три варианта герба города Ставрополя^****. Из них был выбран Сенатом по согласованию с Неплюевым один, следующее изъяснение которого представила Герольдмейстерская контора: «понеже слово Ставрос на греческом языке значит крест, а полис — город, того ради изображенный в сем гербе в золотом поле красной лапчатой крест в вершине щита и город такого ж цвету, на зеленой подошве щита стоящей, точно согласуются с имянем города Ставрополя. Положенныя ж над городом наподобие Андреева креста два черныя копья показывают, что помянутой город населен новокрещеными калмыками»^*****.

Аналогичным способом происходило сочинение герба крепости св. Елизаветы^*. По резолюции Сената повелено было «оной сочинить в Герольдии». В 1755 г. герб был сочинен и вместе с «изъяснением», в котором описывались и толковались эмблемы, представлен на утверждение в Сенат.

Несмотря на отдельные примеры составления городских гербов в Герольдмейстерской конторе, в целом этот процесс не получил еще в середине XV в. массового характера. Между тем, с одной стороны, запросы по поводу гербовых изображений на городских печатях, которые поступали в Герольдмейстерскую контору^*, с другой — изобретение гербовых изображений помимо Герольдмейстерской конторы, на местах^**, требовали от нее большей активности в действиях, касающихся городских гербов. Этот вопрос постоянно стоял на повестке дня в Герольдмейстерской конторе. Во многих документах, экстрактах, всевозможных определениях и доношениях в Сенат разных лет подчеркивалось: сочинение «до государственных провинций и городов принадлежащих гербов... поныне почти еще не зачинано»^***, «провинциям и городам гербов, которые назначены и поныне не нарисованы, да и делать как вышеписанным гербам описание, так и назначенным провинциям и городам гербов не починывано»^****, из Герольдмейстерской конторы «в губернии, провинции и города поныне для делания печатей рисунков не послано»^***** и т. д.

^*(Например, в 1743 г. в Герольдмейстерскую контору поступило доношение, где сказано, что в гарнизонной канцелярии крепости св. Анны не имеется печати «для запечатывания судных и прочих дел... и с герба рисунка никакого в оную ж крепость в присылке не было», просят прислать рисунок герба для помещения на печати (ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 6, л. 341—343; Демидова Н. Ф. Русские городские печати, с. 527). В 1745 г. Военная коллегия запрашивает Герольдмейстерскую контору о печатях и гербах городов Финляндии, которые остались «по силе трактата в Российской стороне». Герольдмейстерская контора должна была признаться, что у нее известий нет (ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 3, л. 186, 188).)

^**(Примером может служить возникновение герба города Костромы. В 1746 г. Монетная канцелярия требовала от Герольдмейстерской конторы рисунок костромского герба, ибо «в Костромскую провинцию пробирным мастером назначен Иван Заводов, ему необходимо сделать на Монетном дворе клейма: первое — с гербом той Костромской провинции... второе — помянутого Заводова имя литерами...» (ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 39, л. 153—154). Несмотря на то что, не имея у себя рисунка городского герба, Герольдмейстерская контора ответила отказом, костромской герб появляется на клеймах серебряных изделий: равноконечный крест с трехлопастными концами под короной на красном фоне (на клейме этот фон изображен в виде вертикальных полос), под горизонтальной полосой дата — 1746 (Постникова-Лосева М. М. Костромское серебряное дело, с. 160—161; Она же. Русское ювелирное искусство, с. 243). Интересно также появление ростовского герба на печати Ростовской воеводской канцелярии. Ее канцелярист Петр Андронов купил на ярмарке «у приезжего из других городов продавца» печатный лист, «на котором показана персона государыни императрицы Анны Ивановны и около тое персоны разных городов гербы, в том числе герб города Ростова, в подобие еленя» (ЦГАДА, ф. 286, оп. 2, кн. 41, л. 59). Согласно этому изображению в 1743 г. была изготовлена печать с гербом Ростовской воеводской канцелярии, причем провинциальная канцелярия была даже в неведении по поводу происхождения этого герба. В Ряжской воеводской канцелярии на печати помещался герб в виде княжеской шапки в двух точечных ободках, нарисованный бывшим воеводой Вышеславцевым (Демидова Н. Ф. Русские городские печати, с. 527).)

В 1745 г. Герольдия решила продолжить действия по организованному и планомерному составлению городских гербов, начатые 20 лет назад под руководством Санти. В основе этих действий лежала анкета с вопросами о состоянии города, которую разослали во все места, откуда в свое время не поступило известий, или последние не находились в наличии в Герольдмейстерской конторе.

Анкета 1745 г. повторяла предыдущую, последним был вопрос о гербе и печати, имеющихся в городе. Запросы были посланы в Московскую губернскую канцелярию о приписных той губернии городах и в некоторые провинциальные канцелярии Московской губернии (Тульскую, Калужскую, Углицкую) о городах этих провинций, в Казанскую, Новгородскую, Сибирскую и другие губернские канцелярии — всего запросы о 104 городах, пригородах и острогах^*. Ответы на вопросы анкеты 1745 г. отличались от предыдущих полнотой содержащихся в них сведений о городах, в частности по истории города. Приводились сведения из летописцев и родословных книг о Новгороде, Белозерске^**. В ведомости, присланной из Сибири, содержатся сведения о печатях многих городов; например Нерчинска, Туринска, Пелыма, Сургута, Кузнецка. В сообщениях из этих городов подчеркивалось, что на печати города имеется герб, а не просто изображение животного или птицы. Из Новгорода прислан рисунок герба города «с показанием надлежащих цветов», однако Новгородская губернская канцелярия на просьбу Герольдмейстерской конторы о сообщении подробностей о гербе отвечала: «а от чего оной герб имеет начало и с которого времени, о том в губернской канцелярии за непоказанием в росписных списках неизвестно»^***.

Дело о сочинении городам гербов «и о присылке для того в Герольдию из всех городов ведомостей» осталось неоконченным. В заключение имеется помета 1781 г.: «Как ныне во всех местах учреждены наместничества, которым и гербы сочиняются по приличности, то и дело отдать в архив».

Думается, что существенную роль в незавершенности мероприятия по созданию городских гербов в середине XV в. сыграла не совсем удачная служебная карьера в качестве герольдмейстера Адодурова. Назначенный в начале 50-х годов герольдмейстером Адодуров через несколько лет попал в опалу, в феврале 1758 г. он был посажен под домашний арест, а в 1759 г. отправлен товарищем губернатора в Оренбург.

Сочинение городских гербов в Герольдмейстерской конторе на время приостановилось, а затем, в правление Екатерины II, приняло массовый характер.

Изучение процесса территориального герботворчества в России в период, последовавший за смертью Петра I, позволяет констатировать следующее. Общее направление городовой политики преемников великого реформатора не способствовало развитию института городского герба, так успешно начавшемуся в 20-е годы XV в. Интерес к городским гербам проявляет в основном военное ведомство, которое использует их в качестве одного из компонентов, необходимых при дальнейшей разработке петровских замыслов в отношении формирования армии. Однако наряду с использованием рисунков городских гербов для нужд военного ведомства, городские гербы все больше привлекают общественное внимание, становясь в глазах отдельных представителей русского общества отличительным знаком как новоучрежденных, так и старых городов. Появление городских эмблем на картах и планах городов, на монетах, на изделиях из драгоценных металлов, на печатях, по-видимому, является отражением утверждающегося в русском обществе взгляда на город как на особую самостоятельную общественную единицу. Использование городских эмблем в таком ракурсе — своеобразная заявка на необходимость признания за городом права на самостоятельность, на свое «я». Возобновившаяся в правление Елизаветы Петровны под руководством Адодурова деятельность по составлению городских гербов является симптомом, свидетельствующим о возрастании значения города в жизни русского общества. Это значение официально было признано правительством Екатерины II и нашло отражение в городском законодательстве, в котором в качестве символа «особого гражданского общества», «единого градского общества» выступает городской герб.