Территориальные гербы в системе символов царской России [1981 Соболева Н.А. - Российская городская и областная геральдика XVIII-XIX вв.]

Оценивая в целом территориальное герботворчество XIX в., прежде всего следует отметить в нем ярко выраженный характер государственного мероприятия, проводимого сверху. Департамент герольдии только во второй половине XIX в. получил право самому решать вопросы правильности составления гербов. До этого все изготовленные проекты представлялись на рассмотрение министра юстиции, несшего ответственность за правильность составления гербов^*. Выше отмечалось, какую роль играло в развитии этого института Министерство внутренних дел, в частности контроль главы ведомства. Несмотря на то что проекты гербов в большинстве случаев присылались с мест, обязательность их присылки контролировалась правительственными органами, и ответственность за выполнение предписаний лежала на высших местных административных органах. Унифицирование территориальных гербов, мероприятия по проверке их наличия и обязательности утверждения верховной властью для каждого города Российской империи, которые проводились согласно правительственным установлениям Гербовым отделением, также свидетельствуют об определенной направленности в территориальном герботворчестве XIX в. Наконец, специфична атрибутика территориальных гербов, в которую включаются такие эмблемы, как двуглавый орел, корона, Александровские, Андреевские ленты и пр.

Общий характер атрибутики территориальных гербов соответствует утвердившейся в XIX в. в Российской империи системе знаков, санкционированных правительством. Сюда относятся государственные гербы (Большой, Средний и Малый государственные гербы, утвержденные в 1857 г., перерисованы и дополнены в 1882—1883 гг.)^*, гербы членов императорской фамилии, гербы присоединенных земель, центральной фигурой которых являлся двуглавый орел, на груди его, в щитке, располагался герб этих земель (таков был, например, герб Царства Польского, о котором М. Гумовский пишет, что это был, скорее, русский герб, чем польский)^**.

^*(ПСЗ-2, т. XXXII, № 31720; ПСЗ-3, т. II, № 1035, 1159; т. , № 1402.)

Территориальные гербы в XIX в., таким образом, использовались государственной властью в системе знаков, выражающих основные принципы правительственной политики.

Действительно, если проанализировать употребление территориальных гербов, наблюдающееся в XIX в., переориентировка местной геральдики (герб не «обслуживает» уже какой-то определенный пункт, а является знаком для выражения правительственной деятельности) становится особенно заметной.

Представление об употреблении территориальных знаков дают указы и другие правительственные постановления, опубликованные в «Полном собрании законов Российской империи». Можно выделить несколько групп предметов, на которых в обязательном порядке помещался территориальный герб. Как известно, согласно Городовому положению герб города должен был помещаться на его печати. Это было первое постановление, реально предоставляющее возможность функционирования местному знаку в общегосударственном масштабе. Последующие аналогичные акты 1870 и 1892 гг. подтверждали право города иметь печать с городским гербом^*.

^*(ПСЗ-2, т. XLV, № 48498, гл. 1, § 14; ПСЗ-3, т. XII, № 8707, гл. 1, п. 20.)

В течение XIX в., кроме городских печатей, территориальный герб утвердился также: на знаках должностных лиц; на печатях различных организаций и лиц, занимающих определенные административные посты; на пуговицах, погонах должностных мундиров гражданских служб и на кокардах их головных уборов; на памятных медалях и жетонах; на флагах местных любительских и профессиональных организаций; на знаках, разграничивающих губернии.

Служебное положение должностных лиц в Российской империи отличалось особым знаком, несущим изображение государственного или территориального герба. По-видимому, к подобным знакам намеревались обратиться еще в конце XV — начале XIX в.; во всяком случае в коллекции Государственного исторического музея (ГИМ, 93357/кп — 804281) хранится знак с надписью «4-й части: квартала надзиратель», в гербовом щите тверская эмблема, над щитом вензель Павла I под короной.

Систематическое использование должностных знаков наблюдается во второй половине XIX в. (рис. 30). К числу первых относится знак мирового посредника, предназначенный для ношения на шее на цепи. На лицевой стороне знака изображен государственный герб с надписью «мировой посредник», на оборотной — «19 февраля 1861 г.»^*. Государственный герб помещался и на знаках таких должностных лиц, как мировой судья^**, городской судья, непременный член уездного по крестьянским делам присутствия^***, земский начальник^****, а также на знаках других должностных лиц. Территориальные гербы встречаются на знаках выборных от крестьян должностных лиц. Согласно указу «Об установлении особых знаков для должностных лиц из крестьян» губернский герб под короной изображался на знаках, учрежденных для волостного старшины и его помощника, для сельского старосты (на обороте знака вензелевое изображение имени царя и дата «19 февраля 1861 г.»)^*****. Подобные знаки вводились в волостном и сельском управлении нерусского населения России^******. Примыкают к ним по типу знаки сельского судьи, волостного судьи и волостного заседателя. На последних изменена лишь надпись, указывающая на название должности, а на оборотной стороне добавлена дата «12 июля 1889 г.»^*******.

^******(ПСЗ-2, т. XXXV, № 40416; т. ХLI, № 43573; ПСЗ-3, т. XIV, № 10333.)

Рис. 30. Знаки должностных лиц второй половины XIX в. (волостного старшины, волостного судьи, сельского старосты, городского головы, базарного смотрителя)

Городовое положение 1870 г. послужило отправным пунктом для введения в обиход знаков с городским гербом. Пункт 98 первой главы положения называл ряд должностей общественного городского управления, при исполнении которых вменялось в обязанность носить особые знаки: городские головы, члены городских управ, исполнительных комиссий, торговых депутаций, а также чины торговой и хозяйственной полиции^*. Описание знака утверждалось законодательным актом: «...на середине лицевой стороны знака был изображен герб подлежащего городского поселения, с наименованием по краям оного должности лица, которое будет носить оный при отправлении служебных обязанностей, а на оборотной стороне знака было означено время утверждения Городового Положения»^**. Впоследствии, после принятия Городового положения 1892 г., были введены знаки с городским гербом еще для ряда должностей городской администрации: агент оценочной комиссии, городской контролер по канализации и др. Регулярно пополнялись знаки различных городских полицейских чинов^***.

По использованию территориального герба знакам могут составить конкуренцию в количественном отношении только печати. Отсутствие конкретных узаконений о форме печати для различных ведомств, в частности для местных судебных органов, вызывало всевозможные спорные ситуации в применении и использовании печатей. Так, в 1832 г. виленский военный губернатор и исполняющий должность генерал-губернатора гродненского и белостоцкого обратился к министру юстиции за разъяснением, какие печати присутственных мест и должностных лиц могут употребляться в делопроизводстве во вверенных ему губерниях, отмечая, что повсеместно используются печати с польскими надписями^*. Тогда же Министерство юстиции сделало запрос в Герольдию относительно изображения, помещаемого на печатях чиновников губернских и уездных судебных органов, а Герольдия в свою очередь обратилась за разъяснением к санкт-петербургскому губернскому прокурору. Последний ответил, что он лично употребляет печать с изображением двуглавого орла и с надписью: «Санктпетербургского губернского прокурора». Подобную печать употребляют и некоторые другие прокуроры, большая же их часть употребляют печати с изображением герба своей губернии и с надписью вокруг. Уездные стряпчие, по сведениям, сообщенным санкт-петербургским прокурором, пользуются печатями с двуглавым орлом, печатями мест, вверенных их надзору, а также партикулярными. По проекту Герольдии Сенат принял решение утвердить для губернских и областных прокуроров и стряпчих использование печатей губернского правления, а для уездных стряпчих — печать земского суда^**.

Свод законов, казалось бы, внес ясность в вопрос о форме печатей присутственных мест. «Каждое присутственное место, — говорится в ст. 199 (изд. 1857 г.), — имеет свою печать с изображением губернского, уездного или другого герба по принадлежности и с надписанием звания того места»^*. Тем не менее в Герольдию, в Министерство юстиции обращались представители различных ведомств за разъяснением относительно изменения надписей, деталей изображения и пр. Департаменту герольдии поручили подготовить рисунки печатей присутственных мест для распубликования. В 1883 г. рисунки печатей были утверждены^**. XIX век дает множество печатей, на которых изображались городской или губернский гербы. Это печати должностных лиц и учреждений. Помимо упоминавшихся выше административных присутственных мест, печати с губернским гербом имели мировой посредник, уездпый мировой съезд, губернское по крестьянским делам присутствие^***. Губернский и городской гербы изображались на печатях банков^****, благотворительных обществ^*****, больниц^******, исправительных домов^*******, попечительных советов^********, карантинных правлений^*********, сельскохозяйственных и экономических обществ^********** и на других.

^*(Свод законов Российской империи, изд. 1857 г., т. II, ч. 1, ст. 199; изд. 1876 г., ст. 194; изд. 1882 г., ст. 144.)

^****(ПСЗ-2, т. XV, № 16715; т. XIX, № 18311; т. XXI, № 19779; т. XXII, № 21067, 21662.)

Екатерина II ввела строгое соблюдение цветов мундиров гражданской службы в зависимости от территориального расположения губернии. К этому добавились в XIX в. многочисленные распоряжения, узаконившие гражданский мундир чинов различных центральных ведомств, а также местной администрации. В самом начале XIX в. правительственными распоряжениями о мундирах по гражданской части установлена форма для губернских чиновников, отличающаяся пуговицами с гербом каждой губернии^*. Мундиры градоначальников украшались пуговицами с гербом города, управляемого ими^**.

^*(ПСЗ-1, т. XXVII, № 20323; т. XLIV, ч. 2. Книга штатов, № 20032, 20159, 20636, 21144, 21182, 21263, 21397, 22055, 22100, 22128, 22138, 23159.)

В 1834 г. согласно Положению о гражданских мундирах^* вид пуговиц был несколько изменен: цвет металла и изображение на них назначались по ведомствам. Пуговицы на мундирах чиновников, относящихся, например, к ведомству Министерства внутренних дел, Министерству юстиции, были украшены гербами губерний, в которых служили данные чиновники, у представителей высшей местной администрации на мундирных пуговицах герб изображался под императорской короной, под ним подписывалось название губернии. С соответствующими гербами губерний на пуговицах учреждались мундиры для учащихся училищ. В 1837 г. повторно предписывалось градоначальникам носить на мундирах пуговицы с гербом подведомственного им города^**.

Через несколько лет к форменной одежде гражданских чиновников и чинов полиции добавился еще один атрибут: на шапке, сверху над козырьком, прикреплялась металлическая по цвету пуговиц бляха с выштампованным присвоенным городу гербом^*. В конце XIX — начале XX в. на форменных мундирах городских полицейских чинов, в частности речной полиции, городской герб при помощи шитья помещался на воротнике и обшлагах^**, губернский и городской гербы в качестве наплечного знака изображались на мундирах чинов рыболовного и зверового надзора^***.

Во второй половине XIX в. чрезвычайно широкое распространение получили памятные медали и жетоны. Очень часто на таких медалях помещался вензель имени царствующего императора, а также основателя учреждения, чей юбилей отмечался. Как правило, присутствовал здесь и герб города, в котором находилось это учреждение, учебное заведение, общество и пр. Таковы, например, медаль в память 100-летнего юбилея 1-й Казанской гимназии^*, медаль в память открытия Томского университета^**, жетон в память 100-летия Тверской мужской гимназии^***, жетон в память 75-летия учреждения дома призрения в Санкт-Петербурге^**** и др. Памятными медалями и жетонами отмечались юбилеи городов Рязани (800-летие), Симбирска (250-летие), Крестец (столетие), Санкт-Петербурга (200-летие)^*****.

^*****(ПСЗ-3, т. XV, № 12021; т. XV, № 15332; т. XX, № 22804, 22836, 22837.)

Городские гербы изображались также на флагах судов спасательной службы, любительских обществ и организаций речной полиции^*.

^*(ПСЗ-2, т. XLVI, № 50365; ПСЗ-3, т. IV, № 2165; т. V, № 2789, 3412; т. IX, № 6309; т. XIV, № 10835; т. XXX, № 32929.)

Еще в самом начале XIX в. специальные правительственные распоряжения вводили территориальные гербы (губерний) в ранг разделительных знаков: прикрепленные к столбам, они отмечали границы губерний Российской империи^*.

«Полное собрание законов Российской империи» очерчивает, таким образом, сферу использования в течение XIX — начала XX в. территориальных гербов. Думается, что опознавательно-отличительный характер герба как знака в совокупности с возможностью воплотить в нем зрительно воспринимаемую идею самодержавия сделали городской (губернский) герб своеобразным идеологическим орудием в руках правительства.

Однако возможна следующая постановка вопроса: правительственные распоряжения и указы, зафиксированные в «Полном собрании законов Российской империи», рисуют официальную картину применения территориального знака, в частности городского герба, может быть, существовала другая, не отраженная в законодательных документах сфера применения городского герба, особого отношения к нему в самом городе как к символу городского самоуправления, знаку «городского гражданства»?

Прямых свидетельств в пользу этого предположения у нас не имеется. Косвенные же данные говорят об обратном: предназначенный служить символом самоуправления города, его отличительным знаком, свидетельствующим о значимости города в общественной жизни, городской герб не выполнял эту функцию в XIX в.

Если в начальный период официального введения в России в XV в. института городского герба последний как знак муниципальной автономии заслуживал внимания русского общества (известны примеры такого «уважительного» отношения к городскому знаку, как изображение его на флаге, вывешенном в общественных городских местах^*, непременное описание городского герба в справочных изданиях, словарях^**), то в течение XIX в. акцентирование внимания на гербе города постепенно тускнеет.

^*(Саратовский сборник: Материалы для изучения Саратовской губернии. Саратов, 1881, т. I, с. 27.)

^**(Щекатов А. Географический словарь Российского государства. М., 1801 (в предисловии автор особо отмечает, что в настоящее издание внесено то, чего в подобный словарь, изданный ранее, внесено не было, в частности губернские и уездные города с их историей, с присвоенными им гербами и прочими привилегиями; при описании каждого города в словаре указан его герб); Голицын И. А. Статистические таблицы Всероссийской империи, или физическое, политическое, статистическое начертание России. М., 1807 (в книге описаны, в частности, «разнствующие» гербы, т. е. отмечено, что некоторые города имеют по два герба); Волков Н. Подробное расписание Российской империи с обозначением всех губернских, уездных, заштатных городов, их расстояния от обеих столиц, числа жителей и пространства губернии, времени их основания и других исторических, етнографических и статистических достопримечательностей с присовокуплением главнейших трактов и верного Гербовника, составленное по новейшему разделению... Б. г., б. м. (В щите имеется монограмма Александра I).)

Прямым доказательством данного положения являются ответы многих представителей городской администрации на вопросы центральных учреждений о местных гербах. В ответ на требование Герольдии о присылке ей копий с городских гербов и их описаний, разосланное в 1839 г., орловское дворянское собрание сообщило, что гербов городов Орловской губернии и их описаний ни дворянское собрание, ни губернское правление не имеют; Тверская, Весьегонская, Зубцовская городские думы «отозвались неимением» гербов^*; очень многие губернские правления, вместо того чтобы затребовать копии рисунков гербов от самого города, поручали создать их губернскому землемеру, не зная, что гербы уже имелись (см. выше).

К числу косвенных доказательств, по нашему мнению, можно отнести отсутствие упоминаний о городском гербе в работах, посвященных конкретному городу, где приводятся всевозможные, включая исторические, сведения, т. е. в литературе краеведческого характера^* («отчизноведение» — термин XIX в.); необязательность сообщения данных обо всех городских гербах, если речь идет в целом о губернии, епархии, некая выборочность в их приведении^**, незнание и неточность описания эмблем в том случае, когда о городских гербах все-таки идет речь^***. Равнодушие, безразличие, второстепенность сюжетики — все это объяснимо ввиду очевидности отсутствия восприятия городского герба как символа города.

^*(Приведу ряд названий подобных работ: Город Каргополь: Исторические сведения. Петрозаводск. 1892: Пахолков X. И. Город Вологда и окрестности. Вологда, 1896; Весе-ловский К. Город Вязники: История его, древности и статистика. Владимир, 1871; Город Владимир на Клязьме. Владимир, 1858; Яхонтов А. Город Зарайск в старину и ныне. Б. м., 1848; Веселовский Г. М. Город Острогожск (Воронежской губ.) и его уезд. Воронеж, 1867; Города по Волге, по Клязьме и в Московской губернии в половине XIX ст. Б. м., б. г.; Киссель Ф. История города Углича. Ярославль. 1844; и др. )

^**(В многотомном издании «Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба», отличающемся единообразием характера собранного и излагаемого материала, не наблюдается единообразия в описании территориальных гербов. Если по Воронежской губернии (сост. В. Михалевич. СПб.. 1862) приводится описание герба Воронежа и других уездных городов (по ПСЗ). то по Казанской губернии (сост. М. Ломтев. СПб.. 1861) подобного описания нет; по Костромской губернии (сост. Я. Крживоблоцкий. СПб., 1861) приводятся сведения только о губернском гербе и т. д.)

^***(Пушкарев И. Краткое историческо-статистическое описание Санктпетербургской губернии. СПб., 1845 (гербы городов и уездов); Брусилов Н. Опыт описания Вологодской губернии. СПб., 1832, с. 18.)

Думается, что отношение общества к городскому гербу служит отражением прежде всего его отношения к несостоявшемуся городскому самоуправлению, провозглашенному Городовым положением 1785 г. и не осуществленному в полной мере на практике. «Общее равнодушие к делам общественным», о котором пишет крупнейший дореволюционный исследователь правового положения русского города И. И. Дитятин^*, явившееся следствием фактического состояния общественной автономии, обещанной правительством, а на деле вылившейся в XIX в. в усиление правительственной опеки, поглотившей зародыши самоуправления и автономии, вероятно, сказалось и на восприятии городским обществом идеи особого знака города. Идея городского герба как символа самоуправления, самостоятельности города потеряла в глазах общества свою привлекательность. Дитятин прямо пишет, что такие правительственные приманки, как награждение служащих по общественным выборам чинами, орденами, различными привилегиями, облачение их в мундиры, не имели успеха в преодолении «равнодушия» русского общества к делам городского устройства^**. Характер приманки, каковой, по сути дела, явился факт узаконения городского герба, определил и значимость последнего в глазах горожан Российской империи.

^*(Дитятин И. И. Статьи по истории русского права, с. 39.)

^**(Дитятин И. И. Статьи по истории русского права, с. 235.)

Нельзя также не учитывать того скептического отношения к различным знакам, титулам, гербам, званиям, которое возникло в общественной среде после Французской буржуазной революции. Несомненно, волна отрицания атрибутов феодального общества докатилась до России. В то время как официальная политика в отношении идеологии предусматривала насаждение всевозможных знаков отличия, к числу которых могут быть отнесены и территориальные гербы, воплощая в форме наглядной агитации идею самодержавия, идею самобытности России, отличия ее исторического пути от развития западноевропейских стран с их революциями, уничтожением старого, «незыблемого»^*, общественное сознание не могло воспринять полностью эти идеи. Отражением подобного «невосприятия» служат появившиеся в печати отзывы представителей передовой общественной мысли России XIX в. на различные издания, посвященные символическим знакам. Это рецензии В. Г. Белинского^** на книгу «Сердце человеческое есть храм Божий или жилище Сатаны, представлено для удобнейшего понятия в 10 фигурах (для поощрения и способствования к христианскому житию)» (СПб., 1822) и Н. Г. Чернышевского^*** на книгу А. Б. Лакиера «Русская геральдика» (СПб., 1855). Идеи отрицания и борьбы со всем отживающим, неразумным, равно как и протест против идеологической правительственной концепции самобытности России, идеализации ее патриархального прошлого, явились основными побудительными причинами выступления этих представителей передовой русской интеллигенции против популяризации символов, знаков, гербов. Отметим, кстати, что Чернышевский направил огонь своей критики на дворянские гербы (городским гербам в книге Лакиера почти не уделено внимания), считая их предметом, не заслуживающим внимания, в противовес дворянско-охранительному направлению, господствовавшему в исторической литературе, несоразмерно выпячивавшей именно этот аспект.

^*(Окунь С. Б. Очерки истории Р: Вторая четверть XIX в. Л., 1957, с. 307.)

^**(Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1953, т. , с. 77—80.)

^***(Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. М., 1949, т. II. с. 652—654.)

Итак, в ХIХ в. процесс городского герботворчества продолжается. Исследование процесса в целом (изучение деятельности учреждения, в обязанность которого входило осуществление производства гербов, знакомство с принципами, согласпо которым в ХIХ в. составлялись городские гербы, рассмотрение моментов практического использования изображений территориальных гербов) позволяет отметить, что территориальное герботворчество в XIX в. носит ярко выраженный характер государственного мероприятия, проводимого сверху. Применение и использование территориальных гербов в Российской империи XIX в. показывают, что они вошли в систему самых различных знаков, функционирующих в государстве. Однако наметилась «переориентировка» местной геральдики, произошел как бы отход знака от предмета, который он должен обозначать; герб уже не «обслуживал» какой-то определенный территориальный пункт, а превратился в один из многочисленных элементов, из которых вырастала вся система разработанных правительством мер по укреплению его идейных позиций. Предназначенный служить символом самоуправления города, его отличительным знаком, свидетельствующим о значимости города в общественной жизни, городской герб не выполнял эту функцию в XIX в.

Общий характер атрибутики территориальных гербов соответствует утвердившейся в Российской империи XIX в. системе знаков, санкционированных правительством. Главный акцент в ней делается на обязательное включение таких эмблем, как двуглавый орел, корона, Александровская, Андреевская ленты и пр., т. е. символов, выражающих правительственную идеологию, и прежде всего главенствующую идею самодержавия.

Все эти моменты нацеливают на вывод, что территориальные гербы в XIX в. создавались прежде всего в интересах верховной государственной власти, являясь знаком, при помощи которого отражались и выражались принципы определенного направления в политике царизма.