Часть вторая. История печатей в России

Глава пятая

§ 32. Изложение истории геральдики Западной Европы, несмотря на всю его краткость, должно было убедить нас в одном: в том, что всякая, по-видимому, мелочная принадлежность западного герба, все его атрибуты не случайны, а вытекли прямо из рыцарского быта, который в свою очередь обязан существованием и развитием феодализму. Он оставил свою печать на всех учреждениях средневековой Европы, а геральдика не могла остаться чуждою этой стихии.

История нашего дворянства совершенно отлична от истории рыцарства: с одной стороны, несуществование у нас феодализма, а с другой — такого события, которое бы послужило к окончательному его образованию, каковы были на Западе турниры и крестовые походы, заставляет искать иного для геральдики нашей основания. Если с этою целью обратиться к истории благородного сословия в отечестве нашем, то представляется следующее начало: как западное дворянство приобреталось отвагою и личными качествами, так коренное русское дворянство, столь же благородное по подвигам доблести, в основании всегда было поземельное, по владению недвижимою населенною собственностью, и отчасти только служебное, и притом так, что первое послужило зерном, к которому примкнуло второе. В первый разряд вошли благородные туземные роды, князья и бояре, а во второй — служилые люди, выезжие роды, пожалованные в бояре, окольничьи, получавшие земли, вотчины и поместья за службу России.

Различие этих двух видов дворянства, существенное для истории гербов, объясняет и причину, по которой изложению геральдики в тесном смысле должна предшествовать хотя краткая история печатей. Недостаток ни одного по этой части специального у нас сочинения не мог бы оправдать нас в выборе этой системы, если бы для нее не лежало основания в самой сущности предмета. А именно: от Владимира св. и Ярослава пошло несколько линий княжеских владетельных родов, старшей и младшей братьи, которые, разветвляясь и мельчая, обратились одни в вел. кн., другие в т.н. служилых князей и подручников своего старшего брата, вел. кн. Московского, Господаря, Государя и Обладателя всея России. Вместе с тем и уделы их по завоеванию, мене и иным основаниям слились с Москвою. Но каждый князь, властвуя в своем уделе, имел необходимость в печати, которою он утверждал как свои договоры, сделки с Москвою и иными городами, так и акты своих подданных, печати, которая не могла не отразиться и на удельных княжеских монетах. Если печати эти, первоначально произвольные, часто видоизменялись, если нельзя положительно сказать, что все они перешли в гербы, тем не менее было явлением совершенно естественным, что удельные князья, утратив свою первоначальную самостоятельность и заняв в рядах московских служилых людей самое почетное место по обычаю, утвержденному давностью, сохранили в печатях, а впоследствии гербах своих изображения, которые первоначально были эмблемами их владения тем или другим княжеством. Таким образом, печати предшествовали фамильным княжеским гербам.

Что касается до частных лиц некняжеского происхождения, то и у них долго не было гербов в настоящем значении этого слова, а место их до конца XVII в. занимали также печати. Некоторые из этого правила изъятия сохранились от первой половины того же столетия: мы увидим у некоторых лиц печати со всеми признаками герба, но это не более как исключения, сделанные в пользу лиц знатных и образованных. Правилом же остается то, что у каждого лица была своя печать именная или с известными атрибутами, им усвоенными. В доказательство этого положения мы приведем следующие слова Котошихина из его сочинения о России в царствование Алексея Михайловича, слова, тем большее имеющие значение, что автор, быв за границею, уже имел точное и верное понятие о гербах и прямо различает их от печатей. "А кому царь похочет вновь дата боярство и окольничество и думное дворянство из стольников и из дворян, или дворянина из дворовых всяких чинов или из военных людей, и таким дает честь и службу, по своему разсмотрению, кто в какой чин и честь годен. А грамот и гербов на дворянство их и на боярство ни к какому не дает, потому что гербов никакому человеку изложити не могут, да не токмо кому боярину или иному человеку не даются гербы, но и сам царь гербом своим московским печатается на грамотах в христианския государства не истинным своим прямым, а печатается своим истинным гербом к крымскому хану и к калмыкам; также и у старых родов князей и бояр, и у новых, истинных своих печатей нет, да не токмо у князей и бояр и иных чинов, но и у всякаго чину людей Московскаго государства гербов не бывает; а когда случится кому к каким письмом или послом к посольским делам прикладывать печати, и они прикладывают, какая у кого печать прилучились, а не породная" (гл. II, ст. 12). факты, сохраненные нам древними грамотами, и самые печати, дошедшие до нас, служат полным подтверждением этой мысли: как у князей, так и у других благородных лиц были по правилу одни печати до тех пор, пока эмблемы, принадлежащие тому или другому княжеству, не были усвоены его владельцу и роду, от него происшедшему, а другими лицами не были присвоены атрибуты по происхождению их (если они были выезжие) или по заслугам. Ранее других образовался герб государственный, а печать в. княжества Московского стала постоянною и родовою эмблемою московского герба, который с течением времени нашел себе место в двуглавом орле; и Котошихин совершенно прав, называя всадника на коне собственно московским гербом.

§ 33. Но если печати так важны для правильного уразумения русской, особенно, повторяем, княжеской геральдики, то, предварительно рассмотрения в отдельности каждого рода и вида их, необходимо разрешить два вопроса: 1) о древности печатей и 2) об источниках, из которых сведения о печатях могут и должны быть заимствуемы. Дав ответ на эти основные вопросы, наука будет обязана войти в аналитическое рассмотрение печатей каждой эпохи и каждой княжеской линии (разумеется, настолько, насколько это необходимо для главной цели) и затем исторические данные приложить к гербам государственному, княжеским и прочих лиц.

§ 34. О древности печатей. Сфрагистике русской, т.е. науке о печатях, которая на Западе в последнее особенно время сделала большой шаг вперед, не положено у нас еще начала: немногие журнальные статьи (Самое полное исчисление древних наших печатей сделано митрополитом Евгением в его статье: "Примечания на граммату Великого князя Мстислава Володимировича..." (Труды и записки Моск. о-ва истории и древностей российских. М., 1826. Ч. 3, кн. 1. С 5-65; Вест. Европы. 1818. № 15/16. С 201-255). Другие статьи, более частные, будут указаны на своем месте) когда-то внесли в нашу ученую литературу некоторые по этому предмету не полные, критикою не очищенные, данные, и на том археология наша как бы остановилась, несмотря на то, что никогда не было открываемо и обнародываемо в обширном отечестве нашем столько грамот и актов разного рода, сколько в настоящем столетии. И между тем как разработка отечественной истории вообще сделала большой шаг вперед, науке о печатях предстоит собрать и привести в систему те факты, которые представляют наши источники для истории печатей. Без того отечественная археология будет лишена одного из главных средств поверять подлинность актов и определять время их составления. От нас, повторяем, нельзя требовать полного изложения отечественной сфрагистики, но, излагая ее в той мере, в какой это необходимо для геральдики, мы постараемся найти общие для печатей начала.

Древнейшая русская печать относится, как увидим ниже, к началу XII столетия: обстоятельство относительно выгодное, если вспомнить, что Россия, как самостоятельное государство, существовала до того два с половиной столетия, между тем как в государствах Западной Европы, гораздо ранее возникших и уже процветавших тогда, когда Россия только зарождалась, очень немногие памятники принадлежат V в., несколько более VII,VIII и IX, а древними, собственно, считаются относящиеся к столетиям X, XI и XII (Elementa artis diplomaticae Gattereri. Goettingae, 1765. Pars 1. P. 13; Вест. Европы. 1818. № 15/16. С. 250). Но если сохранилась у нас печать XII в., то это нисколько не значит, что раньше этого времени у нас не было печатей: напротив, на первых страницах летописи преподобного Нестора встречается свидетельство, что печати были известны русским первой половины X еще века и что приложение их считалось необходимым для утверждения договоров. В трактате великого князя Игоря с греками, заключенном в 945 г., упоминается, что дипломатические агенты России первоначально носили печати: послы золотые, а гости серебряные, что и служило признаком их полномочия; а в эпоху заключения договора вместо того давались отправляемым в Грецию послам и гостям пропускные грамоты, в которых означалось число их кораблей, чтобы греческое правительство знало, сколько кораблей приходит из государства, состоящего с нею в мире (Выписываем и подлинные слова из 1-го т. Полного собрания русских летописей (Далее - ПСРЛ.) (Изд. Археогр. ком. С. 20) : "ношаху сли печати златы, а гости сребрени; ныне же уведел есть князь ваш посылати грамоту ко царству нашему: иже посылаемы бывают от них сли и гостье, да приносят грамоту, пишуче сице; яко послах корабль селико". Ср.: Шлецер А.А. Нестор. Т. 3. С 115-117; Эверс И.Ф.Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. Спб., 1835. С. 220). Тем не менее договор, заключенный с Грециею при Святославе, уполномоченные русские утвердили своими подписями и печатями (ПСРЛ. Т. 1. С 31. Подобное же уважение к печатям встречаем и у других славянских народов. (Эверс. И.Ф.Г. Указ. соч. С 220-221)).

Судя по этим свидетельствам, должно бы заключить, что печати, т.е., вероятно, перстни с печатями, давались в древней России лицам, от правительства уполномоченным, вместо верющих грамот и что на печатях повторялось одно и то же изображение. Иначе не доверяли бы им лица, для убеждения которых и давались эти печати; но, к сожалению, догадка эта, слишком, впрочем, правдоподобная, ждет подтверждения, и если бы не погибло так много драгоценных памятников нашей страны, если бы перстни, золотые и драгоценными камнями украшенные, не переделывались, то разрешилась бы не одна задача отечественной археологии. Без этого в ней часто встретятся пробелы, которых нельзя пока пополнить. Собственно говоря, печатей (по крайней мере, обнародованных или другими путями нам известных) не много, хотя следы их существования на грамотах встречаются нередко. Но шнурок подгнил, воск распался, изображения даже на металле поизгладились, а догадка, если и на фактах основанная, не всегда имеет ту степень достоверности и неопровержимости, какой требует наука. Лучшее, по нашему мнению, пособие в этом случае представляют наши древние деньги и штемпеля, на них сохранившиеся.

§ 35. Виды печатей и их отношение к денежным чеканам. По различию лиц, кому печати в древней России принадлежали и которые ими пользовались для утверждения своих грамот, сделок и распоряжений, печати распадаются на два разряда: имея некоторые общие между собою черты, они различаются существенными приметами. Печати были или княжеские или частных лиц. Как в первом разряде мы пока не различаем еще никакой отрасли князей, ни старшей, ни младшей братьи, так и частные лица, печатями пользовавшиеся, различались по состояниям (духовные, светские) и по положению своему в государстве (должностные лица). Общее, несмотря на все кажущееся различие, во всех этих печатях было то, что камей, антик, случайно попадавшийся, понравившийся лицу или применимый к его быту, жизни и обстоятельствам, вставлялся в именной ободочек или же изображение изготовлялось в России и также с круговою надписью составляло печать, или, наконец, одна надпись на печати свидетельствовала, чья она, и приложение ее к договорам и актам, служило достаточным ручательством их твердости. То же явление мы видели и в Западной Европе, и к нам оно перешло из Византии. Отсюда привозили к нам камеи, к которым, по свидетельству путешественников, питают большое уважение все славянские племена. Впрочем, как вообще одинаковые учреждения и обыкновения, существующие у разных народов при одинаковой степени их развитая, должны быть объясняемы сходством и тождеством потребностей и недостатком других средств к их удовлетворению, так и относительно печатей заметим, что в древней России резчиков не было, поэтому монеты и печати для князей или должны были делаться в Византии (греческая работа видна очень часто), или состоять из гемм, которых не мог не отличать самый необразованный вкус за их красоту и отделку. Частные лица, хотя также употребляли для этой цели камеи, но чаще делали себе печати именные или с изображением, дурно скопированным с камея. Духовные только лица, подражая образцам, принесенным из Византии, имели на печатях своих эмблемы и надписи, постоянно повторявшиеся соответственно сану лица.

Таким образом, общим у печатей княжеских с печатями частных лиц остается то, что они были по большей части именные и личные, следовательно, характера родового и наследственного первоначально не имели. К древним печатям частных лиц это начало действительно и применимо, но для князей таких печатей было недостаточно, и потому рядом с личными идут другие печати с изображением, т.е. официальным, государственным, которое если и видоизменялось, то не вследствие перемены лица, а вследствие перемены обстоятельств и государственных убеждений. Печать, мы увидим, была самою красноречивою их представительницею. Известному времени, известным отношениям вел. кн. Киевского или Московского к Орде, Литве, к другим удельным князьям соответствовала печать иная в сравнении с тою, которая употреблялась при изменившихся обстоятельствах; и тогда как государственные, так сказать, бумаги печатались ею, частная, внутренняя переписка, не носившая признака государственной, довольствовалась печатью личною, именною.

Эти два характера печатей княжеских объясняют многое в нашей древней сфрагистике и, главное, делают неуместным всякий упрек в каком-то произволе при выборе изображений для печатей княжеских; в истории же русского государственного герба начало это чрезвычайно важно, ибо, следя за образованием печатей великого князя Московского, мы шаг за шагом можем проследить те убеждения, которые воплощались в печати, пока изображение на ней, раз остановившееся при окончательном образовании идей государственных, не перешло в герб.

§ 36. Лучшим пособием для истории княжеских печатей служат древние наши монеты, точно так, как и они с своей стороны должны находить себе объяснение в изображениях на печатях одной со временем чеканки их эпохи. Долго преобладало у нас и доселе еще не всеми покинутое убеждение, будто всякий серебряных и золотых дел мастер, денежник, чеканил монету со штемпелем, какой ему угодно, такого веса, какой для него был выгоднее, и что раньше XIV в. у нас будто и не чеканили совсем монеты, а обходились, употребляя одни иностранные деньги. Высказанная Герберштейном (Herbersteins. Commentari della Moscovia et pavtimen te della Russia... Venetia.1550. P. 39), повторенная Бакмейстером (Бакмейстер И.Г. Опыт о библиотеке и кабинете редкостей и истории натуральной санктпетербургской имп. Академии наук / Пер. В.Костыгова. Спб., 1779. С 19) и бароном Шодуаром (Chaudoir S. de. Apercu sur les monnais russes et etrangeres qui ont eu cours en Russie. Paris, 1836. Vol. 1. P. 102) мысль эта, нисколько не проверенная фактами, несмотря на все несогласие ее с свидетельствами летописи о торговле, учреждениях древней России, несмотря на противоречие с постановлениями, заключающимися в Русской Правде и других узаконениях о вирах и продажах, оставалась до новейших времен общим у нас убеждением. Недостаток наличных памятников и сходство изображений на оставшихся монетах с деньгами византийскими, по-видимому, оправдывали это мнение; но забывали, что в стране, которая вела торг с соседними государствами, стране, где личные наказания заменялись взносом определенного количества денег, необходима была единица, в которой могла бы приравняться ценность вещей и иностранных денег. Недостаток даже древних монет не мог уничтожать справедливости свидетельства летописи, подтверждаемой иностранными источниками, и тогда именно, когда Императорское археологическое общество стало доказывать неправильность такого взгляда на нашу нумизматику (Указываем на главнейшие по этой части рассуждения в записках Археологического общества: П.С.Савельева. "Примечание о славянских монетах с именами Владимира, Ярослава и Святослава" (Зап. Имп. археол. о-ва. Спб., 1849. Т. 1. С 386-389), Я.Я.Рейхеля "Монеты западных славян" (Там же. С. 343-387), И.Д.Беляева "Были ли на Руси монету до XIV столетия?" (Там же. Т. 5. С 298-332). Здесь же моя статья: "История подделки монет в России до времен Петра Великого" (С 248-281). Путем юридического исследования законов против денежников можно дойти до следующего вывода: если существовали правила против подделки монет, если виновники ее наказывались, значит, она была запрещена и произвола в этом важном государственном деле не было. Наконец, статья И.П.Сахарова. (Там же. Т. 4, отд. 1. С 107 и след.)), случай сделал больше, чем могли бы сделать все рассуждения и доводы, путем науки добытые. В 1852 г. открыт близ Нежина клад, заключавший в глиняном горшке около 200 серебряных монет со славянскими надписями того же стиля, какой употреблялся в Х и XI вв. у нас в России, и с именами князей, которые управляли Россиею в эту именно эпоху, — Владимира, Ярослава, Святополка и Георгия. В минцкабинетах наших и прежде были уже известны деньги с тем же штемпелем и с тою же надписью, но самая малочисленность их была приводима в доказательство того, что они не были ходячими у нас деньгами; иначе их встречалось бы гораздо более. Доказательство это, по-видимому, подтверждалось и тем, что чекан их, форма рисунка, даже фигуры на оборотной стороне составляют верное подражание монетам византийским. Но явление это, по нашему мнению, совершенно естественное и должно, напротив, служить подтверждением того, что деньги эти действительно принадлежат первым русским князьям, если даже и оставить без внимания то обстоятельство, что они отысканы в сердце древней России, Малороссии, что у сербских и других славянских племен, которым хотели приписать монеты этого рода (Рейхель Я.Я. //Зап. Имп. археол. о-ва. Т. 1. С. 343 и след.; Описаниедревних монет и медалей собрания генерала Шуберта. Спб., 1843. Ч. 1. С. 53 и след), нельзя указать ряда князей, имена которых ясно видны на открытых монетах. Никакой подделки в этом случае также подозревать нельзя: ее можно бы приписать только нумизмату, археологу; но как наука о древних монетах у нас еще слишком юна, так и собирателей монет у нас не было и быть не могло до новейших времен; к счастию, был у предков наших обычай хоронить клады и вверять на случай опасности сокровища свои земле. Как бы в благодарность за труды и усердие, с которыми пахарь ее возделывает, она награждает его изредка драгоценностями, обогащающими науку (Подробным описанием Нежинского клада мы обязаны господину Волошинскому в Трудах Комиссии, высочайше утвержденной при Университете Св. Владимира, или описания губерний Киевского учебного округа. (Киев, 1853. Смесь)).

На всех монетах первых наших князей изображен портрет самого государя, с надписью вокруг его имени и прибавкою: "На столе", а на обороте: "А се его серебро". Большей гарантии для подданных, употреблявших такую ходячую монету, не требовалось, и штемпель этот, раз утвержденный, не изменялся долго, до тех пор, пока Россия не распалась на уделы, на самостоятельные части. Тогда изображение государя стало видоизменяться отчасти по областям, где чеканились монеты, а главное, по тем убеждениям, которые имел тот или другой великий князь о верховной власти, и по отношениям, в которых он находился к другим князьям, своей братье, равно как к врагам своей области. Не говоря о частностях и не вдаваясь в подробности, на которые должно быть обращено внимание при изложении печатей каждого княжества в отдельности, мы заметим здесь пока, что идея государевой власти, несмотря на бесчисленные видоизменения изображений, в сущности, следовала такому порядку: первоначально государь, сидящий на престоле впрям, в короне, с крестом в руке, как покровитель и распространитель христианства — это тип чисто византийский; потом русские уже художники на деньгах XIV и XV вв. изображали его также в короне, но в профиль и с мечом; стол же, на котором сидит князь, имел вид или простой скамейки или кресел, бока которых украшены изображением головы животных, обыкновенно львов. Буквы "к" и "н", которые часто обозначались по сторонам этой фигуры, прямо указывают, что это не кто иной, как сам князь. А чтобы изобразить жизнь и деятельность государя, денежник представлял его или судящим и милующим, или с секирою, мечом, поражающим змия, и т.п. С XV в. князь представляется конным, но также с атрибутами власти, и главное — победителем. Поднятый меч и изображение лошади вскачь не оставляют никакого повода сомневаться, что именно эту идею думал изобразить денежник, а те же буквы "к" и "н" (князь) вполне убеждают, что это портрет государя. Сходство с подлинником, при очень плохой чеканке, конечно, отыскать трудно, но мысль при этом едва ли иная, и когда Москва стала во главе государства, меч в руках великого князя заменен копьем и под ногами коня изображены его враги в виде дракона, которого он и побеждает. В этом случае, как и прежде, нельзя сомневаться, кто этот всадник: об этом свидетельствуют означенные буквы, встречаемые на монетах с этим штемпелем, а в случае их недостатка — надпись кругом изображения или на обороте монеты: великий князь, с означением его имени и отчества (Чертков А.Д. Описание древних русских монет. М., 1834. Табл. I. С. 6-7; Табл. II. С 1, 4; Табл. III. С 5). Притом в одно и то же правление один и тот же великий князь изображался различно: обстоятельство, совершенно понятное и легко объяснимое современным эпохе, когда чеканена монета, состоянием России и образом деятельности тогда ее государя. Если с этой точки зрения смотреть на нашу нумизматику, то за недостатком цифр откроется приблизительное, по крайней мере, средство означать время чеканки денег.

Такова была государственная, официальная т.е., сторона чекана, а оборот ее (если не был посвящен надписи, кто такой изображенный князь) занят фигурами до чрезвычайности разнообразными, а вокруг них надпись печать князя, с означением какого именно. Если бы даже и не было последнего указания, слова печать, то и тогда одно соображение (не говоря уже о сравнении этих штемпелей с дошедшими до нас печатями князей) должно бы довести до заключения, что если денежники чеканили монету под надзором и по указаниям правительства, если деньги исходили от лица государя, то на них могли находить себе место те только эмблемы, которые употребляются князьями. Как, с одной стороны, монеты буквы "к", "н" не оставляют никакого сомнения, что, несмотря на все видоизменения в изображении, был представлен сам князь, так употребление слова печать при фигурах голов людей, грифов, львов, птиц, деревьев, монограмм и т.п. доводит до заключения, что фигуры эти были дурные, по большей части копии с прелестных иногда оригиналов, с камей. Таким образом, открывается средство к взаимному дополнению и к поверке денег и печатей. Вот один пример: на московских великокняжеских и удельных деньгах часто встречается штемпель: человек, стреляющий из лука, но на печати такого изображения не видим, и можно бы подумать, что оно обязано своим существованием произволу художника. Между тем в числе перстней, наследованных царем Алексеем Михайловичем от его предков, находим и такую печать (Зап. Имп. археол. о-ва. 1851. Т. 3. С 72-73). Вообще, если встречается на грамоте печать, неизвестно кому принадлежащая, стоит проверить, у кого на монетах она вычеканена, и если случай сохранил на деньге этой имя князя, то задача разрешена, и, наоборот, печати княжеские подают руку помощи нумизмату, если он затрудняется определить время, когда выбита та или другая монета. Штемпель и сравнение его с печатью может навести на след, указать время, к которому монета принадлежит.

Как в каждом подобном случае, приходится и здесь пожалеть о том, что сохранилось далеко не все, что наука желала бы иметь для полного доказательства своих доводов и соображений: печатей в особенности сохранилось не много, и мы воспользуемся ими для доказательства приведенных выводов при изложении истории княжеской сфрагистики. Но предварительно необходимо еще коснуться вопроса о внешнем виде печати и о форме ее приложения. Много встретим мы здесь сходного с тем, что было сказано о приложении печатей в Западной Европе, и позволим себе напомнить, что как штемпеля для печатей, так и образ их приложения первоначально могли перейти к нам из Византии и быть усвоены русскими.

§ 37. По веществу, из которого делались печати, они бывают: 1) Металлические (известные на Западе под названием bullae) Они всегда привешивались на снурке, продетом в пергаменте или бумаге, и состояли из двух тонких пластинок, через которые пропускался и заклёпывался снурок (как в нынешних таможенных пломбах). По различию металлов печати были: а) золотые, б) серебряные, в) серебряные вызолоченные и г) свинцовые. Печати этого рода, если не предполагать, что им предшествовали восковые, истлевшие и утратившиеся, самые древние. Употребление разных видов металла для печати не было произвольно, а условливалось саном лица, ее употреблявшего, равно как значением грамоты, печатью утверждаемой. Золотые печати привешивались к трактатам с цесарем, т.е. императором Австрийским, который и с своей стороны дипломатическую с Россиею переписку запечатывал золотыми буллами. Такая Bulla aurea (начало надписи вокруг печати) сохранилась на замечательной грамоте, писанной императором Максимилианом I к великому князю Василию Иоанновичу в 1514 г. августа 4-го, о взаимном согласии и союзе против польского короля Сигизмунда. Грамота эта обратила на себя внимание Петра Великого тем, что в ней великому князю Василию Иоанновичу дает титул императора Всероссийского. (Она издана в Санкт-Петербурге в 1718 г.) (Собрание государственных грамот и договоров. Т. 5 (неоконченный хранящийся в Императорской публичной библиотеке). С. 65-66. В дальнейшем ссылка на это издание обозначается сокращенно СГГД (Примеч. ред.))

Кроме того, золотыми же печатями утверждались т.н. шертные грамоты, посредством которых татарские цари и царевичи, оставшиеся в областях, первоначально им подвластных и впоследствии к России присоединенных, признавали над собою покровительство и власть московского государя, обещавшего им со своей стороны милость и защиту. Трактаты такого рода укреплялись крестоцелованием и считались так важными, что к ним привешивались золотые печати обеими вступавшими в сношения сторонами "на большее укрепление", как сказано в древнем титулярнике при описании подобной грамоты, данной сибирскому царю Кучуму (Титулярник рукописный 6997/1489 года. Архив Министерства иностранных дел. С 80). О приложении золотой печати упоминалось в самом акте; напр., грамота, данная в 1480 г. великим князем Иоанном III крымскому царю Менгли-Гирею, оканчивается следующим выражением: "Так молвя из своих уст, сю крепкую грамоту с золотою своею печатью дал есми" (СГГД. Т. 5. С. 2); а шертная грамота крымского царя Магмед-Гирея, великому князю Василию Иоанновичу в 1518 г. данная, — словами: "А в сем золотом ярлыке кои слова есми молвили, и како тому и быти... молвя золотую с синим вишаном жиковиною запечатан шертную грамоту дал есми" (Там же. С 81, 104, 124. Ср.: С 37. Под словом нишан разумеется на восточных языках знак, печать). Далее к актам внутренним особенной важности, напр. жалованным грамотам монастырям на земли и привилегии, равно как к договорам с Новгородом и иностранными городами, прикладывали печати серебряные, которые употреблялись также московскими митрополитами и новгородскими архиепископами, хотя грамоты меньшей важности те же лица утверждали печатями восковыми. Древнейшие новгородские посадничьи и городовые грамоты, до нас дошедшие, равно как некоторые печати частных лиц, - свинцовые (При подробном исчислении печатей разных видов и разрядов мы будем всякий раз означать, на чем они оттиснуты). Металлические печати почти всегда двусторонние и вислые.

2) Печати восковые, или из чистого воску — белого и желтого, или из воска, смешанного с красками: черные, темно-коричневые и красные. Как первые могли быть употребляемы всеми, начиная от великого князя и митрополита, так воск красный составлял принадлежность одних печатей великокняжеских, митрополичьих и новгородского архиепископа и опять с тем же различием по содержанию и важности актов. Частная этих высших лиц переписка печаталась черным воском, тогда как грамоты официальные отличались воском красным. Но так как воск не прочен и печать на нем легко могла искрошиться, то в видах сохранения ее целости и неприкосновенности в XVI особенно веке, когда образовалась наша государственная печать, и с расширением государственной деятельности в приложении ее встречалась все чаще и чаще необходимость, были прикладываемы:

3) Печати воскомастичные. Вещество для них составлялось из воску, мастики, красной краски, мела или муки. Этого рода печати очень прочны, с первого взгляда мало отличаются от сургучных, цветом или красные или бланжево-красноватые. Некоторые из них сохранились очень хорошо.

4) Печати на дегте или на смоле встречаются реже восковых и прикладывались, вероятно, за недостатком других, более прочных, и для оттисков удобных материалов. В находящейся у нас рукописной крепостной книге 1586 г., назначенной для внесения в нее по мере явки кабал и разных частных сделок, книге, на которую мы неоднократно будем иметь случай ссылаться, читаем в одном месте под статьею о явке полной Андреем Ивановым Пустошкиным, что "у полные печать печатана дегтем" (Замечательная и единственная в своем роде, рукопись эта напечатана в 1-й половине 2-го тома Архива историко-юридических сведений, относящихся до России, который издает Н.В.Калачов)

5) Печати сургучные — черные и красные, появились только в конце XVII в. и вошли в общее употребление с XVIII столетия.

Печати восковые и воскомастичные или прикладывались к грамотам или привешивались к ним, что также обозначалось иногда в самом акте ("И к той грамоте привесили есмя свою печать". (СГГД. Т. 5.С. 9); "печать свою приложил" (Там же. С 39; Ср.: С 53, 61, 65, 68 и др.). К актам частным, не официальным, печати чаще прикладывались, чем привешивались). В первом случае для большей прочности около того места, где предполагалось приложить печать, вырезывали четвероугольник (больший или меньший, смотря по величине печати) и, пригнув его к самой грамоте, чрез вдвое сложенный пергамент или чрез двойной слой бумаги, продевали тоненькую полоску пергамента или бумаги (также вдвое сложенной) и уже потом прикладывали печать, которая и держалась собственно на этих полосках.

Печать формы по большей части круглой, реже продолговатой прикладывалась, если была одна, на нижнем краю грамоты, иногда в средине самого акта; а если их было несколько, то в размещении их начинали от левой руки к правой по старшинству и достоинству лиц, или по обычаю (напр., на новгородских грамотах печати представителей разных концов города), или, наконец, по порядку упоминовения лиц в начале акта. Последнее обстоятельство не должно быть оставляемо без внимания, потому что нередко служит единственным средством узнать, кому из утвердивших акт печатями своими лиц принадлежит та или другая печать, если она не именная и не состоит из камея, в именной ободочек вставленного.

Для большей сохранности прикладываемые печати прикреплялись иногда бумажною накладкою и назывались под кустодиею. С XVII в. предосторожность эта соблюдалась чаще, а из времен царя Феодора Иоанновича сохранилось несколько печатей, приготовленных из воско-мастики и покрытых листовым золотом. У нас кустодия чаще употреблялась для охранения государственных, чем частных печатей, и форма ее, т.е. гладко ли обрезаны края кустодии или изгибами, была подробно обозначена в титулярнике для трактатов России с другими государствами, а практикою определена для различных видов жалованных грамот.

Вислые печати были по большей части двусторонние, так что государственная печать и тогда даже, когда московский герб уже нашел себе место в сердце двуглавого орла, в случаях, когда она привешивалась, представлялась в раздельном виде: с одной стороны орел, а с другой — всадник на коне; а на печатях прикладываемых эмблемы эти соединялись. Редко печати вислые были односторонние и почти исключительно принадлежали частным людям.

Достоинство лица, кому принадлежала печать, и степень важности акта, к которому она привешивалась, отражались и в нитках или снурке, к которым она прикреплялась. Печати частных лиц почти всегда привешивались на суровых нитках, которые продевались чрез отверстия, в пергаменте или бумаге сделанные, а царские на шелковых снурках, чаще малиновых, реже зеленых, голубых, синих с золотом.

К некоторым актам привешивалось по нескольку печатей числом от двух до двенадцати и более от разных лиц, в самой грамоте упоминаемых. Печати эти также размещались по достоинству лиц в том же порядке, как изложено выше для печатей прикладываемых. На новгородских грамотах находим, начиная с левой руки, на первом месте печати великих князей, потом архиепископа, далее посадников и тысяцких.

Изложив общие приметы древних русских печатей, переходим к описанию и исчислению их родов и видов, а именно: 1) печатей великого князя и младшей его братии; 2) городов; 3) духовенства; 4) должностных лиц и приказов и 5) прочих классов народонаселения.